Изборник. Памятники литературы Древней Руси

Лихачев Дмитрий Сергеевич

Немногочисленные полонизмы, встречающиеся в «Сказании», еще не указывают на его иноземное происхождение: во второй половине XVII — начале XVIII вв. знание польского языка было широко распространено в России и даже считалось непременным для образованных людей. Вся бытовая основа сказания, перечни рыб и зверей, платья и посуды, описание роскошного застолья, яств и напитков ориентирует на русскую среду. Судя по небывалому маршруту «до тово веселья» — из Польши в Лифляндию, потом на Украину, в Стокгольм и т. д, где преувеличенное внимание обращено на украинские города в ущерб не упомянутым вовсе великорусским, — произведение на каком-то этапе его литературной истории бытовало в украинской среде.

Текст печатается по изданию: «Памятники старинной русской литературы», вып. II, СПб. 1860, стр. 457–458.

Слово о бражнике, како вниде в рай

В повести использован популярный

сюжет о мельнике или крестьянине, которые спорят со святыми у ворот царства небесного. По построению — это типичная новелла, состоящая из ряда анекдотов, объединенных общим персонажем — бражником, «толкущимся» у врат рая. Анекдотически неожиданна и концовка, в которой герой еще раз посрамляет недалеких обитателей рая, «не умеющих говорить с бражником, не токмо что с трезвым».

Тема пьянства широко представлена в древнерусских обличениях, прозаических и стихотворных. «Пьяницы не наследят царства небесного» — лейтмотив этих обличений. Повесть о бражнике в сатирической форме опровергает этот тезис, считая бражника менее греховным, чем апостолы, ветхозаветные Давид и Соломон и даже святой Николай, культ которого в древней Руси был настолько распространен, что приезжие иноземцы иногда называли его «русским богом».

Текст печатается по списку первой четверти XVIII в. — ГПБ, Q, XVIII. 57, лл. 158–162 (собр. Буслаева, № 97).

Повесть о Горе-Злочастии

«Повесть» рисует злосчастную судьбу безвестного молодца, дошедшего до последних пределов падения. Но автор не осуждает молодца. «Повесть» проникнута теплым сочувствием к нему. Личность человека достойна сочувствия, кем бы ни был этот человек. Здесь уже нет и намека на суровое деление людей в средневековье на добрых и злых, благонравных и грешников. Каждый человек ценен, в том числе и тот, «в уши которого шумит разбой», — потенциальный бунтовщик. Образ молодца типичен для «бунташного века», но в «Повести» есть и более общая идея. В «Повести» сделана попытка представить судьбу человека вообще. Поэтому-то она и начинается «от Адама» — родоначальника, но библейскому преданию, всего человеческого рода.

Некоторыми своими чертами «Повесть» близка к народным песням о Горе. Отдельные детали схожи с былинами: обычай, по которому молодец приходит на пир, грусть на пиру, некоторые устойчивые, типичные для былин формулы, эпитеты и самый стих. В целом, однако, это письменное произведение, а не народное. Народное творчество не знает такого смешения жанров, такой сложности в построении произведения, такого глубокого морально-философского замысла.

Повесть сохранилась в единственной рукописи XVII в. (ГПБ). Изучение ритмического строя произведения потребовало некоторых (весьма небольших) изменений в дошедшем до нас тексте. Печатается с исправлениями по изданию: «Демократическая поэзия XVII века». Вступительная статья В. П. Адриановой-Перетц и Д. С. Лихачева. Подготовка текста и примечания — В. П. Адриановой-Перетц, М.-Л. 1962.

ПОВЕСТЬ О САВВЕ ГРУДЦЫНЕ

В «Повести о Савве Грудцыне» описаны события в России от 1606 г. приблизительно до 1650-х гг. Автор проявляет большую осведомленность в жизни купеческой и стрелецкой среды, он живо рассказывает то о событиях смуты, вынудивших именитого купца Фому Грудцына-Усова переселиться из Устюга в Казань, то о торговых путях от Соли Камской и Казани до Персии и до Козмодемьянска и Шуи, то о польско-русской войне за Смоленск 1630–1632 гг. Написанная в 70-е п. XVII в., «Повесть о Савве Грудцыне» по стилю сближается то с агиографической легендой, то с историческим повествованием, то с традиционной повестью, то с повествованием типа «барокко», то с народным эпосом. Повесть, без сомнения, принадлежит перу талантливого автора, который хорошо знал историческую, социальную и бытовую обстановку того времени и был начитан в старой византийско-славянской литературе.

В настоящее время известно более 80 списков «Повести о Савве Грудцыне». Текст печатается по списку ВАН, из собрания текущих поступлений, № 496, 1715 г., лл. 156–169 об., с необходимыми исправлениями по другим спискам первой редакции «Повести» (спискам т. н. варианта окончания по классификации М. О. Скрипиля).

ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА

«Житие» Аввакума, им самим написанное (около 1673 г.), принадлежит к шедеврам литературы. Оно высоко ценилось И. С. Тургеневым, Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским, А. М. Горьким, переводилось на многие иностранные языки. «Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и «Жития» его, — писал Горький, — остается непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца…» (М. Горький, Собр. соч., т. 27, М. 1953, стр. 166). Деревенский священник Аввакум (1621–1682) принял живейшее участие в борьбе против реформы патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, направленной в интересах внешней

политики к изменению русских церковных обрядов по греческим (замена двуперстного крестного знамения троеперстным и др.). Эта борьба за сохранение «старой веры» вызвала церковный раскол и превратилась в антифеодальное демократическое движение, которое выступало под религиозной оболочкой и не могло выдвинуть прогрессивных общественных идеалов, но давало сильную критику церковных властей и царского самодержавия. Вскоре богословские споры по поводу реформы сменились репрессиями и Аввакум с семьей был сослан в Сибирь. После одиннадцатилетней тяжелейшей ссылки он был возвращен в Москву, обласкан царем, но затем вновь сослан на Мезень. Потом он был осужден «священным собором», сам проклял этот собор, н был навсегда сослан в Пустозерск. В пустозерской тюрьме развернулось литературное творчество писателя. Отсюда зазвучал, говоря словами Л. Н. Толстого, «живой, мужицкий, полнокровный голос. Это были гениальные «Житие» и «Послания» бунтаря, неистового протопопа Аввакума» (А. Толстой, Собр. соч., т. 10, М. 1961, стр. 263–264), в которых поднимались важные нравственные и социальные проблемы эпохи, отстаивалось право простого человека на свободу совести, возвышалось его достоинство. Полемические книги и письма Аввакума и его соратников, Епифания, Федора и Лазаря, тайно переправлялись в Москву. Все усилия правительства подкупить вождей раскола или сломить их пытками оказались безуспешными, и наконец они были заживо сожжены «за великие на царский дом хулы». Предчувствуя недалекую кончину, сидя нагим в осыпанной землей темнице, Аввакум написал на маленьких листочках бумаги историю своей жизни. Впервые в русской литературе судьба человека получила такое полное и многогранное, лирически окрашенное изображение. Аввакум был талантливым стилистом. Ему удалось потеснить церковнославянское книжное «красноречие», дать простор живому «просторечию» и возвысить литературное значение русского языка. «Понеже, — писал он, — люблю свой русской природной язык». В литературном отношении «Житие», с одной стороны, продолжало и обновляло условные традиции житий святых. Поучая читателей-единоверцев примером собственной жизни, Аввакум повествовал о себе как о христианском подвижнике, «пророке», воспроизводил свои молитвы и видения, описывал свои «чудотворения». Но, с другой стороны, его рассказ решительно разрушал старые литературные каноны, рисовал широкое полотно современной автору общественной жизни, наполнялся откровенными описаниями его семейного быта, правдивыми признаниями простого «грешника» в его слабостях и сомнениях. Из такого объединения, казалось бы, противоречивых представлений автора о самом себе и. о задачах своего труда вырастало необычное для Древней Руси художественное произведение, стоящее уже во многом на грани-новой литературы, создавался живой образ его героя — неустрашимого идейного борца. Аввакум неоднократно перерабатывал «Житие». Первая редакция памятника дошла до пас в авторской рукописи, по которой она здесь публикуется (ВАН, собрание Дружинина, № 746, лл. 188 об, — 300 об.).

ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ

Среди оригинальных русских повестей с романическим содержанием, возникших во второй половине XVII в., видное место занимает «Повесть о Тверском Отроче монастыре». Повесть была задумана как сказание об основании монастыря. Как и в других подобного типа повестях, в ней сохраняются приемы агиографической формы, однако религиозные мотивы отошли в ней на задний план и не играют сколько-нибудь существенной роли. Внимание автора оказалось сосредоточенным на поступках людей, обусловленных их чувствами и переживаниями. Поэтичность повести и лирическое начало в ней усилены использованием народной свадебной поэзии и описанием свадебного обряда. Эти мотивы органично слиты с описанием княжеской охоты.

Повесть была написана в пределах Тверского княжества. Автор хорошо знает топографию окрестностей Твери. В повести использовано местное предание, связанное с историческими припоминаниями. Историческую достоверность описываемых событий автор подчеркивает указанием их точной даты. Однако повесть во многом расходится с реальными фактами. Действительно, вторую жену тверского князя Ярослава Ярославича звали Ксенией. Но, как свидетельствуют летописи, женился он на Ксении в Новгороде в 1266 г. во время пребывания его там на княжеском столе. Умерла Ксения в 1312 г.

Текст печатается по списку ГИБ, собрание Эрмитажное, Л. 55, лл. 1 -16; с исправлениями по списку ГИМ, собрание Музейное, № 25(53.

ПЕРЕПИСКА ЧИГИРИНСКИХ КАЗАКОВ С ТУРЕЦКИМ СУЛТАНОМ

«Переписка Чигиринских казаков с турецким султаном» возникла между 1672 г. (время наступления турок на Польшу) и 1678 г. (начало русско-турецкой войны). Сочинена она в Посольском приказе на русском языке по образцу украинского текста переписки запорожцев с турецким султаном. Оба произведения — и украинское и русское — не являются настоящими дипломатическими документами. Это политическая публицистика, только использовавшая форму дипломатического документа.