Избрание сочинения в трех томах. Том второй
Шрифт:
— Навестить. Посмотреть, как ты живешь.
Катя подумала о пеленках, раскиданных по комнате, о кастрюлях, ванночке, о Маринке…
— У меня худо, Алеша. Не надо ко мне ездить. — Катя заговорила еще тише. — И я… и я… сама худая.
— Неправда, хорошая, — сказал Алексей, тоже переходя на шепот.
— Я пойду.
— Вместе пойдем. Я тебя провожу.
— Не надо, Алеша.
— Надо.
Алексей сидел рядом с Катей в автобусе. Он не поворачивался к ней, но все равно видел каждое ее движение.
До подсобного хозяйства доехали молча.
— Теперь я пойду одна, — сказала Катя, останавливаясь у ворот.
— Нет, и я пойду.
Как ни протестовала Катя, как ни упрашивала его уехать, Алексей вошел в ее комнату, осмотрелся. Поднял руку и достал до потолка.
— Тесно тебе, Катюша.
Катя тоже стояла, тоже зачем–то осматривала давно все виденное. Надо было бежать к Маринке, — Маринка кричала за стеной. Но не двигались ноги. Кате казалось, что Маринку необходимо скрывать от Алексея, что Алексею будет неприятно ее видеть. И она ждала, когда же Алексей уйдет. Скорей бы уж, скорей. Зачем эти мученья? Зачем он пришел? Зачем они встретились? И в то же время всей душой она желала, чтобы Алексей не уходил, чтобы еще побыл возле нее. Маринка продолжала кричать. Катя извинилась и побежала к соседке.
Когда она вернулась, Алексея уже не было. Только на столе лежала записка — листок бумаги, вырванный из блокнота. «Катюша, — прочла она, чувствуя, как у нее слабеют ноги, — я люблю тебя, Катюша, еще больше. Алексей».
Алексей вернулся домой, в пустые комнаты, расхаживал по ним, волнуясь и негодуя на самого себя. Он понимал, что должен принять какое–то решение. Жить в такой неопределенности он больше не мог. «Или — или!..» — говорил он себе, а вот что означало каждое из этих двух «или» — не знал.
Среди ночи он пришел в кабинет директора. Дед Матвей, по обыкновению, сидел там за столом и читал.
— Дедушка, — сказал Алексей, — у меня очень трудный вопрос.
— Трудные вопросы, Леша, решаются разом, чик — и готово. И когда решают такой вопрос, вперед глядеть надо: что получится не сегодня, а, понимаешь, завтра. Если ты за завтра уверен — решай и действуй. Если тебе это дело только сегодня приспичило, подожди его решать до завтра. Мне один строитель–каменщик, то ли из Ташкента, то ли из Ашхабада, такую поговорку объяснил, прямо клад нам с тобой. Я ему сказал про что–то: утро, дескать, вечера мудреней. А он и объяснил: «У нас, говорит, по–другому, по–восточному. У нас, говорит, так: утром мы смеемся над тем, что делали вечером». Понял, верно как? Значит, жди утра. Нельзя ждать — подумай: не станешь ли смеяться над собой завтра, то есть в будущей жизни. Ну, а вопрос–то какой, говори. Обмозгуем.
— Спасибо, дед. Ты все сказал, что нужно.
Алексей ушел, так и промолчав о том деле, за которым приходил. Дед Матвей нисколько не удивился; он догадывался, чть гоняет внука по ночам, чть не дает ему покоя, поэтому и начал не с дела, а с общих рассуждений. Дед Матвей знал: в таком деле, как Алешкино, никто не разберется, кроме самого Алешки, но натолкнуть его на то, как размышлять надо, все–таки следует.
На свою записку, оставленную на столе в Катиной комнате, Алексей ответа не ждал. Он послал Кате письмо, в котором высказал все свои чувства. Катя не ответила и на письмо.
С работой в эту пору Алексей еле успевал справляться. Работы было так много, как, пожалуй, еще не бывало никогда. Главные поточные линии в основном были смонтированы, но, чтобы пустить их, надо было завершить тысячи всяческих мелочей. Заводы строятся медленно, почти как города; труден процесс и их реконструкции. Большой поток был только
Этот волнующий темп труда привел Алексея к желанному решению. Впервые выполнив за день две с половиной нормы, он узнал от Зины, что Костя в тот день на четверть нормы от него отстал… Костя отстал! Нет, Алексея голыми руками не возьмешь! Он понимает батькину гордость, — Журбины ни перед чем не сгибаются, стоят твердо и шагают большими шагами.
Когда стемнело, возбужденный Алексей пришел к Александру Александровичу:
— Дядя Саня, машина твоя на ходу?
— Новая машина, с чего ей быть не на ходу!
— Дай, пожалуйста, дядя Саня! Очень нужна. На полчасика.
— Спать хочу, Алешка. Что вздумал, на ночь глядя?
— Спи. Сам водить умею.
— Дудки — «сам»! — Первое увлечение, когда Александр Александрович катал на «победе» каждого желающего, прошло, лишний раз садиться за руль не хотелось, но Алексей был как шальной — шуток не понимает; видать, стряслось что–нибудь. И Александр Александрович добавил: — Куда ехать–то? Поедем.
Выехали за город, свернули вскоре под арку подсобного хозяйства. Фары осветили домик, в котором жила Катя. Александр Александрович выключил их. В Катином окне было темно. «Неужели спит? Рановато. Устает, наверно», — подумал Алексей и, войдя в коридор, осторожно постучал в дверь.
— Да? — откликнулась Катя. — Мария Ивановна? Сейчас открою.
Она появилась перед Алексеем в коротком халатике.
— Прилегла отдохнуть, — говорила она, все еще думая, что пришла соседка. Но увидела Алексея и вскрикнула: — Алеша? Что же это такое? Зачем ты здесь?
— Собирайся, Катюша! — твердо сказал Алексей, входя в комнату. — Ты отсюда уезжаешь.
— Куда я уезжаю? Никуда я не уезжаю.
— Уезжаешь. Обратно, в город. — Алексей сгреб с кровати ее постель вместе с волосяным матрацем, простынями, одеялом, подушками и отнес в машину. Вернулся за чемоданами.
— Алеша, Алеша! — Катя ходила за ним следом. — Что такое? Что такое? Я ничего не понимаю.
— Потом поймешь. Забирай ребенка. А это, — он окинул взглядом кухонную утварь, — здесь оставь. Хлам!
— Я не могу никуда ехать, с ума ты сошел, Алеша! Мне завтра на работу.
— Договорились насчет работы. Можешь не беспокоиться.
Никто ни с кем не договаривался, но Алексей чувствовал в себе такую силу, такую энергию, так был взвинчен, что море ему казалось по колено. О чем там раздумывать: договорится, разбудит, поднимет с постели директора подсобного хозяйства, сходит с утра в отдел кадров завода — и все будет сделано.