Избранная лирика
Шрифт:
Тебе не подарю.
Пусть ночь пройдёт. И сто пройдёт.
И где ты – всё равно
Тебя всё ждёт, тебя всё ждёт
Она, моё вино.
Она не для того, кто слаб,
Она крепка, чиста,
Горька, как слёзы русских баб,
Как их любовь, проста.
Проста, горька и тяжела,
И от неё – больней!
Но уж какая б ни была,
А ты вернёшься к ней.
Тебя прошу не о любви,
А только об одном:
Её ты водкой не зови,
Зови моим вином.
А мне не нужно ничего.
И даже всё равно –
Чиста ли совесть у того,
Кто пьёт моё вино.
* * *
Тише, годы! Всё-то в сердце свято.
Тяжело и радостно – двоим.
Вы похожи на того солдата,
Мною наречённого моим.
Всё смешалось. Ландыш шевельнулся
На краю завьюженной земли.
Я не знаю: это он вернулся
Или это Вы ко мне пришли.
Вам на плечи руки поднимаю –
Сами руки падают назад:
Это я впервые понимаю,
До чего не дожил тот солдат.
Потому беспомощно и строго,
У кого хотите на виду,
Я приду! И снова у порога,
Как девчонка, губы отведу.
Потому стоим мы угловато,
Даже руки не соединим.
Перед кем я больше виновата –
Перед Вами или перед ним?
Что было, то было
Что было, то было:
Закат заалел...
Сама полюбила –
Никто не велел.
Подруг не ругаю,
Родных не корю.
В тепле замерзаю
И в стужу горю.
Что было, то было...
Скрывать не могла,
Я гордость забыла –
К нему подошла.
А он мне ответил:
– Не плачь, не велю.
Не ты виновата,
Другую люблю...
Что было, то было!
И нет ничего.
Люблю, как любила
Его одного.
Я плакать не плачу:
Мне он не велит.
А горе – не море.
Пройдёт. Отболит.
* * *
Заблудишься, к ручью лесному выйдешь,
Присядешь на лесине иль на пне,
И сразу тропку из лесу увидишь,
И всю себя увидишь в глубине.
Исхлёстанные папоротником ноги.
И руки от усталости дрожат.
А годы, и обиды, и тревоги
На самом дне, как камушки, лежат.
И кто в ту глубину не заглядится –
Себя не передумает над ней?
Да только поздно: солнышко садится,
Да и ручьи к закату холодней!
...Спасибо, жизнь: учила – научила!
Такой ручей ты мне приберегла,
Что я прошла и ног не намочила,
А всё, что надо, разом поняла.
Самой-то мне бы ввек не догадаться,
Не подойди я к этому ручью,
Что нету сил ни биться, ни сдаваться,
Что время соглашаться на ничью.
Как тихо! Ни тревог. Ни затемнений.
Не плачут, не тоскуют и не ждут...
Но раны от проигранных сражений
Больней болят и медленнее жгут.
Желание
Уж я бы тебя попросила:
Ни гордость, ни совесть – не в счёт.
Какая-то чистая сила
Не спит и просить не даёт!
И вот я в трёх соснах – плутаю.
И где не молчится – молчу.
Не жду. Не зову. Не мечтаю.
Но как перед смертью хочу:
Пускай на беду работягам –
Ребятам дорожных бригад,-
Задует буран по оврагам,
По балкам, как здесь говорят.
Измает сугробами ноги,
Рубаху пристудит к спине.
И вот ты собьёшься с дороги!
И вот постучишься ко мне!
А я бы не крикнула: «Милый!»
И не замерла на груди.
А я бы тебя накормила.
А там хоть трава не расти.
* * *
Ах, бабье лето – слёзы на полсвета,
И горько хорошеют зеленя.
Я не хочу, чтоб всё прошло, как лето,
Но кто об этом спрашивал меня?
И первый снег хозяйничает снова.
И снегу не противится трава.
А вот из песни выкинули слово,
А песня эта всё-таки жива.
Так что гадать: что не было, что было,
Надеяться: что было, так пройдёт,
Когда о том, что я тебя любила
На всю Россию Зыкина поёт!
* * *
Я знаю мнения иные
Литературных королей,
Что мы, поэты областные,-
Актёры для вторых ролей.
Что дело самое простое –
Быть первым там, где я живу.
Что коль поэт чего-то стоит,
Он всё равно сбежит в Москву!
Москву ни вздохом не унижу!
Мы все ей с юности верны.
Москва – она в разлуке ближе,
Да и видней со стороны.
...Спасибо, город мой, на этом:
Что ты не слушаешь молвы
И веришь мне, как тем поэтам
Героя-города Москвы.
Во всех ролях меня пытаешь
И от меня всё больше ждёшь,
Чего я стою, не считаешь
И никому не отдаёшь.
Ты мне – награда, и заданье,
И партбилет, и зов «В ружьё!»,
Моё последнее свиданье,
Мой хлеб и Болдино моё.
Арбуз
Михаилу Луконину
Морозным ветреным снежком