Избранная лирика

Луконин Михаил Кузьмич

не поджидаем ответа...

А если бы в марте,

тогда,

мы поменялись местами,

Он

сейчас

обо мне написал бы

вот это....

1940

Приду к тебе

Ты думаешь:

Принесу с собой

Усталое тело своё.

Сумею ли быть тогда с тобой

Целый день вдвоём?

Захочу

рассказать о смертном дожде,

Как горела трава,

А ты —

и ты жила в беде,

Тебе

не нужны слова.

Про то, как чудом выжил, начну,

Как смерть меня обожгла,

А ты —

ты в ночь роковую одну

Волгу переплыла.

Спеть попрошу,

а ты сама

Забыла, как поют...

Потом

меня

сведёт с ума

Непривычный уют.

Будешь к завтраку накрывать,

А я усядусь и углу,

Начнёшь,

как прежде,

стелить кровать

А я

усну

на полу.

Потом покоя тебя лишу,

Вырою щель у ворот,

Ночью,

вздрогнув,

тебя спрошу:

— Стой! Кто идёт?!

Нет, не думай, что так приду.

В этой большой войне

Мы научились ломать беду,

Работать и жить вдвойне.

Не так вернёмся мы!

Если так,

То лучше не приходить.

Придём работать,

курить табак,

В комнате начадить.

Не за утешением -

утешать

Переступлю порог.

То, что я сделал,

к тебе спеша,

Не одолженье, а долг.

Друзей увидеть,

в гостях побывать

И трудно

и жадно

жить.

Работать — в кузницу,

спать — в кровать.

Слова про любовь сложить.

В этом зареве ветровом

Выбор был небольшой, —

Но лучше прийти

с пустым рукавом,

Чем с пустой душой.

1944

Лето

Пришла, как лето, —

дочь Анастасия,

Вся в мать — солнцеволоса и добра.

Оповестила всех,

Оголосила,

Что ей в дорогу дальнюю пора.

Всё что-то шепчут трепетные губы,

Сердце жжёт тепло её руки.

И глаза загадочны,

как глуби

На переплёске Волги и Оки.

Да,

сколько тебе стукнуло?

— Семнадцать! —

Я вглядываюсь пристально в часы,

А годы будут множиться,

Сменяться,

Как волны у прибрежной полосы.

И будет так же буйно

в том июле,

Потяжелеют ветки от плодов,

И отзовётся всё в сердечном гуле

У Настиных семнадцати годов.

В июле кружат голову предгрозья,

И поле дышит зреющей травой,

И по ночам созвездия,

как гроздья,

Свисают над туманной головой.

Ты

запрокинешь медленные руки,

Глазами встретишь близкую звезду,

Все мировые радости и муки

Придут к тебе

В далёком том году.

Я говорю тебе: не бойся, Настя,

Не бойся жить

открытей и смелей.

Жить на земле!

Да, выше нету счастья,

Ты расспроси у матери своей.

Бушует переполненное лето,

Мы будем вспоминать ещё о нём.

Идём,

благодарю тебя за это.

Тебе семнадцать грянуло —

Идём!

Да, по часам семнадцать отстучало,

Нет у тебя ни лет ещё,

ни дней.

Ещё рассвет,

Ты — самое начало.

Ты с каждою минутой все родней.

Засмейся лету, дочь Анастасия,

Как счастливы единою судьбой

Две матери —

Марина и Россия,

Склонившиеся тихо над тобой.

Отступление

Власть её

не изучена,

значительно приуменьшена,

пока что уж —

в крайнем случае —

всесильна над нами

женщина,

Водительство пресловутое,

нам данное от рождения,

наше главенство дутое

чистое заблуждение.

Укоренилось ложное

представленье привычное,

Женщина

дело сложное,

явление необычное.

Эта простая истина

не каждому открывается.

Застенчиво

и таинственно

женщина улыбается.

Приходим, бедой отмечены,

подвигами небывалыми,

мы всё равно

для женщины

детьми остаёмся малыми.

На взлёты

и на крушения,

на все наши игры шумные

смотрят, даря прощение.

Женщины —

люди умные.

Спорится

или ссорится,

любится

или дружится,

забудется или помнится —

женщину

надо слушаться.

Она одарит надеждами,

осмеивает сомнения.

Врачует руками нежными

отметины и ранения.

Учит она. Воспитывает...

Потом —

на разрыв

испытывает.

Про это

Вот это и есть

То, что называют любовью?

Так это зовётся?

Так пишется?

Это и есть?..

Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,

Ночь не ответит.

Дождь забарабанит об жесть.

Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,

И звёзды, и радости будут.

Разрывы придут.

И только не будет

Ни виноватых,

Ни правых.

Ни знающих,

Ни умудрённых,