Избранница герцога

Джеймс Элоиза

— Ты, конечно, носишь корсет? — прошептал он ей в ухо.

Она хихикнула, и он почувствовал, что сходит с ума от охватившего его желания.

— Зачем тебе это знать? — спросила она.

— Хочу знать, насколько естественна твоя тонкая талия, — охладил он ее воображение, шаря своими многоопытными руками по ее спине. — Чудесный лиф из флорентийского шелка, — проворковал он, покусывая ее ушко. — Мне нравится эта газовая вставочка с шотландским орнаментом…

— А как насчет корсета,

есть он на мне или нет? — усмехнулась она.

— Это мне еще предстоит проверить, — прошептал он, внезапно отстраняясь из-за шорохов у двери. В последний раз он с вожделением окинул взглядом ее рассыпавшиеся волосы, горящие щеки и глаза, а затем шагнул в распахнутое окно. — Я непременно найду ответ на этот вопрос сегодня вечером, — пообещал он на прощание.

Глава 16

Элинор купалась в своих мыслях в тишине, они текли весьма прихотливо. Она затеяла опасную игру с Вильерсом. А почему бы и нет? Зачем отказывать себе в удовольствии?

Приятно флиртовать с тем, кто только учится этому, учится юмору и изяществу. Он хочет обладать, она хочет играть, но на грани, на волосок отпадения. Она чувствовала, как наполняется счастьем зияющая пустота, оставшаяся в ней после разлуки с Гидеоном.

Пусть даже она и не любит Вильерса, ей довольно этой одуряющей похоти, охватившей ее. Она наслаждалась самой мыслью об этом, хотя должна была гнать ее от себя. Почти любая девушка из общества была бы в шоке, заметив в себе такое. Похоть являлась исключительно мужской привилегией. Леди имели право испытывать лишь платонические чувства до скрепления брачного документа, да и после многие не могли позволить себе выглядеть в глазах мужа слишком естественными.

Ее Гидеон был юн, красив и строен. Вильерс обладал мужским обаянием.

Она хотела его и не стыдилась этого. Она также не стыдилась того, что одновременно продолжает любить Гидеона и нежится в той самой их копне сена, находясь в объятиях Вильерса.

— Я надену облегающий французский лиф, — объявила она Вилле после купания. Лиф был выполнен из тончайшей бледно-лиловой тафты и сидел без единой морщинки. Достаточно было провести рукой по канареечножелтым пуговкам спереди, и вся красота вываливалась наружу.

— Вы уверены? Однажды вы сказали, что никогда не наденете его, потому что корсет под ним будет слишком заметен, — сказала Вилла.

— Можешь не подавать мне корсет. Моя грудь достаточно упруга и без него.

Вилла на миг замерла, но спорить не стала.

— Леди Энн не выйдет к ужину, — сказала она, доставая шкатулку с косметикой.

— Что с ней? Она больна?

— Слегка. После вчерашнего ужина. Мэри сказала, что на сегодня она заказала себе только куриный бульон.

Элинор усмехнулась про себя, сестра явно перебрала накануне с шампанским и пуншами. Раскрыв шкатулку, она принялась экспериментировать. Для начала старательно обвела тушью глаза, подкрасила брови и ресницы и стала похожа на насупленного барсука. М-да, она явно не такая умелица, как Энн.

— Вы слегка перестарались, — заметила бдительная Вилла.

— Я похожа на барсука? — с усмешкой спросила Элинор.

— Скорее на саму смерть. Эти круги возле глаз, бр-р!

Элинор, вздрогнув, принялась снимать свою боевую раскраску. Она оставила совсем чуть-чуть туши на глазах, положила немного румян на щеки и губы. Закончив, она залюбовалась собой в зеркале.

Ее наряд был революционным по сравнению с жесткими атласными лифами на корсетах, которые вытеснила французская мода. Эти легкие французские лифы появились еще в прошлом году, но ей и в голову не приходило купить себе нечто подобное. А ее сестра купила.

Это хорошо, что у нее есть такая сестра, которая схватывает все на лету.

Вилла уложила ее волосы волнами и завитками и украсила фиолетовыми блестками, превосходно оттенившими ее глаза. Долой смерть, долой барсука — она отлично выглядит! Она даже послала воздушный поцелуй себе самой в зеркале, от чего Вилла прыснула, не удержавшись.

— Я не слишком экстравагантна? — спросила она у нее, собираясь подняться.

— Нет, у вас все прекрасно, более чем прекрасно.

«Более чем, — отметила про себя Элинор. — Она намекает, что я похожу на шлюшку». Эта мысль ее взволновала.

— Меня огорчает лишь то, что мы теперь не в Лондоне и здесь недостаточно джентльменов, готовых пасть к вашим ногам, — заметила Вилла.

— Не уверена, что мне это нужно, — сказала Элинор. — Ты сама хотела бы этого?

— О, это совсем не для меня, — покачала головой Вилла.

— Почему?

— Потому что я не леди. Вы можете иметь у своих ног четырех или пятерых, а мне довольно и одного у скромного очага.

— Мне тоже нужен только один, — сказала Элинор.

— О, это будет большое упущение с вашей стороны, — сказала Вилла, покачав головой. — Вы так красивы и богаты, у вас столько платьев! Для каждого джентльмена найдется свое, и не одно. Нужно веселиться. Джентльмены должны оспаривать друг у друга право на ваше внимание, они должны сражаться из-за вас.

— Но они будут сражаться ради своих чувств или ради моих? — поспешила уточнить Элинор.

— И ради своих, и ради ваших, — ответила Вилла. — Они ценят дороже то, что нелегко досталось. Чем больше соперников, тем желаннее леди. Она же в итоге может гордиться собой и своей славой.