Избранница Тьмы. Книга 2
Шрифт:
Маар давал клятву. Он не может идти против воли Ирмуса, и если тот пожелает забрать у него ассару, Маар обязан подчиниться. Но от одной этой мысли внутри драло плоть в клочья железными когтями. Он не мог себе признаться до конца, но теперь понимал: пойдёт против короля, против совета, но не отдаст.
Исгар побледнел от злости, и глаза сейчас сверкали ледяными осколками, желваки напряжённо ходили по скулам, а кулаки сжимали поводья. Послав своего человека за одеждой в лавку Улрике Лассен, он взял своих лойонов и поехал за околицу города. Улрике не дождётся этой ночью его. Маар смотрел в её янтарные глаза и видел ассару. Именно она его возбуждала, будоражила, безысходно манила. Но Истане сейчас нужен был отдых и сон.
Когда вернулся с восточной стороны города Шед, стало ясно — нойраны ушли. Маар и в самом деле их больше не чувствовал, снежные дали стелились под кровом ночи умиротворённо, но и окончательно
Маара буквально раздирала невыносимая злость. И тревога, жгучая, как сыпь по всей коже. Он не должен был оставлять ассару у Фоглата. Почувствовав вкус наживы, Груив станет охотиться за ней. И потому теперь нужно быть предельно внимательным. Маар оставил Фолка с лойонами сторожить ассару и весь постоялый двор, где она сейчас находилась. А с восходом они покинут Кронвил. Тревогу усиливало и то, что нойраны близко. Нет, Маар не мог ослабить внимание и контроль. Потому надо скорее найти стаю и уничтожить, обеспечить безопасность не только городу.
Нойраны древние существа. Есть легенда о том, что когда-то народ севера прогневил Великого Бархана, и тот обрушил свой праведный меч на Ледяные горы, расколов их на две части. Так образовался Излом, из которого, как саранча, полезли нойраны. Высшие жрецы и служители молили Верховного о пощаде, и тот отозвался на их взывания, дав им оружие, которое могло бы управлять силами Бездны. Но люди жестоки и суеверны, они начали уничтожать это оружие, едва не истребив его вовсе, и оно ослабло в руках человека. Снова взывали жрицы древнего времени, и снова им была дана помощь. На Излом была поставлена стена — Щит. И теперь он служит защитой. Только то, что было первым оружием, осталось под пеплом времени. В те времена только образовывался высший строй, случалось много переворотов. Когда к власти пришёл Ирмус первый, многие священные свитки были сожжены и уничтожены. Духовенству было не выгодно избавлять народ от напасти, им выгодно было держать души в страхе, чтобы как можно легче подчинять людей и управлять ими. Страх — древнее чувство. Страх и угнетение — это две могущественные силы, которыми много веков владеет высшая иерархия. Только для Маара эти силы не существовали. Только холодный расчёт и работа ума могут дать оружие и могущество или отнять их, если шаг сделан неверно.
Маар почувствовал приближение бури. Неспокойный ветер порывами поднимал снежные клубы, закручивая их в воронки, рассеивая по холмам. Как только за горизонтом небо чуть окрасилось в бледное серебро, отряд стражей вернулся в Кронвил. В городе стояла ещё ночь, горожане не спешили пробуждаться. Маар поднялся в комнату, где оставил ассару. Ему остро хотелось вдохнуть её запах, почувствовать мягкость и нежность сонного тела, его тепло, войти в сочное сладко пахнущее лоно. Так остро хотел её, до скручивающих спазмов в паху. Эту тягу он не мог побороть, его шатало от одной только мысли об ассару, которая волею неведанных сил вернулась к нему. И когда он вошёл в полумрак комнаты, выхватывая взглядом спящую на кровати Истану, его вовсе повело, её запах потёк внутрь по горлу нектаром, вмиг опьяняя. Истана пошевелилась, пробуждаясь, видно почувствовав постороннего, почувствовав исгара. Она в одной только тонкой сорочке, в темноте её волосы отливали серебром, которые вбирали в себя ещё совсем скудный свет. Истана неподвижно смотрела, как страж разделся. У них ещё есть время до полного рассвета.
Дыхание Маара сделалось тяжёлым, дрожащим. Он приблизился, понимая, как желанна она, когда вот так глубоко дышит, ожидая, что он будет делать с ней. Маар подтянул её к себе, разворачивая девушку спиной, сдёрнул с плеч сорочку, обжёг губами хрупкое плечо, сдавил полушария грудей. Её волосы приятно ласкали кожу, Маар ощутил, как напряжение ночи сходит. Желание всё больше скапливалось внизу паха, вздыбливая член, наливая его тяжестью. Отвердевшая до стали плоть упиралась в упругие женские ягодицы. Он раздвинул рукой её бёдра, заставил прогнуться так, что Истана опёрлась ладонями о стену. Маар толкнулся в неё, туго входя, и от этого проникновения дыхание прервалось, а удовольствие, горячее, как магма, сползло опаляющей тяжестью по телу, лишило разума, мыслей и воли. Маар вышел и снова толкнулся в неё, жёстко, судорожно, напряжённо, упоительно. Перехватил её волосы на затылке, потянул, прижался щекой к её виску.
— Я сохранил тебе жизнь, ассару, а ты лгала мне, притворялась.
Маар не знал, зачем это говорит, но засевшая занозой боль вдруг рванулась наружу, потребовав выхода именно сейчас. Только зачем, всё равно уже ничего не исправить, не вернуть. Ему было больно, что убила именно она.
Истана замерла в его хватке, знала, что любое лишнее движение может привести к скверным последствиям.
— Ты убила моего брата, — прохрипел он, сдавливая её шею.
Маар слышал её бешено колотящее сердце, видел, как крылья носа её задрожали, и вся она напряглась, сжимая его изнутри, стискивая, возбуждая его ещё больше, отчего потемнело в глазах.
— Он заслужил то, что получил, — глухо ответила Истана и всхлипнула, когда Маар, обхватив её бёдра, рванул её на себя, насаживая на всю длину, грубо проталкивая член.
Задвигался быстро, безумно, растягивая, заполняя, владея. Другого ответа от неё и не ждал, но почему-то бешенство застелило ум и заволокло глаза мутью. Он знал, что причиняет сейчас ей боль, но ничего с собой не мог поделать, рана открылась, ныла и кровоточила, ему необходимо её погасить. Он проклинал себя за то, что пришёл сюда сейчас, за то, что сказал ей о том, о чём предпочёл бы молчать. Он здесь и жёстко долбится в неё непрерывно, неумолимо, проталкиваясь глубже, до вскриков ассару, до скрежета ногтей по стене.
Её ответ обжог нутро кислотой, вывернул наизнанку. Маар настойчиво провёл по её губам пальцами, разжал зубы, вынуждая её облизать его палец. Едва не кончил, когда она обхватила его фалангу тугими захватом, облизывая его. Он покинул её рот, опустил руку вниз, к пояснице, протискивая между ягодицами, потёр и погрузил палец в узкое горячее колечко. Дыхание Истаны зашлось, она было дёрнулась, но замерла, когда он протолкнул палец ещё глубже, растягивая её, разжимая плотный захват, одновременно скользил распирающим членом в ней, как сумасшедший, вбиваясь в женское тело со злостью, с какой-то дикой и глухой обреченностью и болезненной страстью, пронизывая пальцем ставшую совсем огненной дырочку. Истана сопела, извивалась, пытаясь вырваться, но делала только хуже, разжигая в нём опаляющее яростное пламя, жажду. Внутри него все болело от того, что ассару нисколько не сожалела о содеянном преступлении. Маар знал, что она была слишком юной, слишком глупой, безрассудной, но спустя время в ней не утихла ненависть, она только зрела и колола до крови острыми шипами. А его продолжала выедать изнутри злость, хотя он думал, что смог убить её в себе, думал, что всё выгорело, и остался лишь пепел. Но он ошибся. Он тлел, корчась в агонии собственной боли, ненасытно брал её, на грани, на острие ножа, на самом краю пропасти. Палец Маара выскользнул, отпуская девушку, он опёрся ладонями о стенку, накрывая её узкие кисти рук, сплёл пальцы с её, принявшись исступлённо, раз за разом долбиться в её лоно. Тело изогнутое, восхитительное, невыносимо желанное, хотелось смять, задушить, убить. Он входил все глубже, ощущая, как туго сжимаются её мышцы, как прерывается дыхание, как течёт пот по вискам, спине, между вздрагивающих от толчков грудей. А как пахнет проклятая ассару, раскрываясь ему полностью, вся, источая свои соки, как невыносимо прекрасна она сейчас, прогибая перед ним поясницу, разводя колени широко, подставляя себя ударам. Ей было больно так же, как и ему. Маара не останавливался. Ещё, ещё, ещё, вколачиваться так, чтобы сломать, чтобы вышибло всю их взаимную ненависть, чтобы стереть эту боль, избавиться от неё, опустошиться. Резче, мощнее, глубже. Маар проводил языком по её шее, спине, плечам, кусал и зализывал, дурея от вкуса её кожи настолько, что вновь кусал, оставляя бурые отметины везде, чтобы почувствовать её полнее, забрать себе целиком, присвоить навсегда.
Истана глухо стонала, выгибалась, то откидывала голову, то опускала под неумолимым натиском, упираясь руками в стену. Маар ощутил, как сильно сжались мышцы её лона, выдавили из члена семя, доводя до умопомрачительного оргазма, настолько бурного, яркого, ошеломительного, что перед глазами сверкнули огненные вспышки, в горле образовалась сухость, а в теле — вязкое наслаждение, граничащее с болью. Оргазм хлестал ударами, Маар долго и порывисто выплёскивался в ассару.
Истана опустила голову, втянула в себя воздух тяжело и судорожно — дыхание возвращалось с трудом. Сердца колотились в одном ритме, как и дыхания бились в груди, словно ветер в ставни. Маар не мог шевелиться, как и Истана, оба замерли, слушая собственный клокот соединённых, сплетённых воедино тел, будто корни деревьев.