Избранница Тьмы. Книга 2
Шрифт:
Зачем? Зачем он вернулся? Чтобы вновь мучить меня?
Я почувствовала Маара, когда он вошёл в двери, почувствовала эту горячую давящую волну, что сотрясла воздух и достигла меня у дальнего угла, затопила, придавив к стулу. Но сильнее ударила досада, она буквально обожгла внутренности. Во мне что-то лопнуло и раскололось, как ваза, брызнуло хрустальными осколками. Хотелось плакать от несправедливости и обиды. Он нашёл меня, нашёл, когда я так близка была к свободе! Вместе с досадой захлестнуло и разочарование, но я всеми силами собралась и запихнула его далеко-далеко вглубь себя, прежде чем страж оказался передо мной, чтобы не доставить ему такого удовольствия — показать свою подавленность. Мне пришлось последовать за ним, потому что в его намерениях
Мышцы пронимала дрожь, как и дыхание. Сощурив глаза, я неотрывно смотрела в окно. Казалось, сквозь вечные плотные тучи никогда больше не проглянет солнце, как и в моей нерадостной судьбе. Только теперь почувствовала, что ресницы мокрые, и скулы — тоже, и непонятно, от чего слёзы проступили на глазах: от бессилия, досады, ненависти или той бурной волны, что прокатилась по мне, когда Ремарт в меня кончил. Наверное, всё вместе взятое. Это неправильно, так не должно быть, потому что моё тело с жадностью принимало его, требовало, жаждало. Это было столь же ошеломительным, как и его появление в харчевне. Но так не должно быть, это больные отношения, сумасшествие — отдаваться своему врагу, тирану, демону. Мне стало противно от самой себя, это чувство глушило, тянуло на самое дно болота, в которое я всё глубже погрязала. И, как назло, я даже после сношения чувствовала исгара внутри себя, эти безумные твёрдые толчки, от которых всё пульсировало и ныло томлением лоно, эту горячую вязкую влагу, оставленную им во мне. Он снова это сделал, снова кончил в меня — теперь это не пройдёт бесследно, и глупо надеется на чудо, потому что его не будет, потому что брать меня будет вновь и вновь до тех пор, пока… Я тяжело выдохнула, прикрыв ресницы, прочь гоня от себя эту смутную пугающую мысль.
Маар был предельно удовлетворён, настолько, что даже не отреагировал на мою грубость. Он по-хозяйски водил рукой по внутренней стороне моего бедра, и мне приходилось терпеть эти ласки, эти углями касающиеся кожи пальцы, что рисовали на ней какие-то странные узоры, и я не могла расслабиться, потому что в следующий миг они могут вновь сковать, захватить, подчинить. Меня пугала страсть исгара, сильная, необузданная, первобытная. Это первородное стремление — взять. Первозданное древнее желание — обладать. Мне только оставалось ждать, когда демону это надоест, и он оставит меня в покое, но кажется, что Маар не собирался этого делать, кажется, что он никогда не пресытиться мной. Он лежал, раскинувшись на смятой постели, на который не умещался, прижимал меня к себе, наблюдал за мной и ласкал. Я знала, что сейчас его глаза были невообразимо черны и топки, вбирающие в себя все блики, рассеянные по этой комнате, горячие чёрные бездны, жадно поглощающие меня: серебро волос и белизну тела.
В комнате стало очень жарко, и испарина с моего тела не сходила, а ещё душил стойкий запах: здесь всё стало пропитано близостью, острой, пряной, слишком густой, слишком возбуждающей. Мне хотелось скорее отсюда уйти. Пусть исгар делает что угодно, мне было всё равно, только бы не быть здесь.
— Можешь не говорить, я всё узнаю сам, — ответил он, пораздумав. — Мне уже известно, что он хотел отдать тебя за своего желторотого отпрыска, — бархатно шелестел его голос возле уха.
Маар провёл пальцами по линии шеи, опустился к ложбинке между ключиц, между грудей, очертив холм.
— Скажи, что ты соскучилась по мне, ассару.
Маар склонился, его упавшие на лицо чёрные пряди огладили кожу, он воздушно провёл сухими губами по соску, и тот мгновенно отреагировал, стягиваясь и сжимаясь.
И почему он не может просто оставить меня в покое?
Будто нарочно, услышав мой внутренний вопль, исгар обхватил губами горошину, увлажняя её языком.
— Если скажу, ты оставишь меня? — я повернулась к нему в надежде, что исгар согласится.
Мне необходимо одиночество, хотя бы на время. Убежать, конечно, теперь не получится, кругом лойоны не только Маара, но теперь и Фоглата.
Губы Маара скользнули к другому соску. Это невозможно, но внутри живота вновь вязко затомило — он продолжал меня возбуждать. Как же ненавижу, призираю! Ресницы вновь стали влажные, а внутри бушевала буря. Он моё проклятие.
Я отвернулась, отгоняя накатывающие волны блаженства, делая безнадёжные попытки отрешиться от его прикосновений, от того, что рождалось внутри под натиском его губ.
— Это исключено, — ответил он, выпуская ноющий сосок, стянул сорочку ниже, а я прикрыла веки и напряглась, готовясь к очередной схватке.
Маар сел передо мной, притянул к себе за лодыжки, широко раскинув свои колени, плавно толкнулся бёдрами, сразу проникая на всю длину, так, что мне пришлось обхватить его пояс ногами. Я всхлипнула больше от неожиданности, захлебнувшись в собственных ощущениях, а когда он полностью вышел и плавно толкнулся вновь, заполняя, меня с головой накрыла горячая волна возбуждения, глубокого, полного, губительного. Ненасытное тело не устало, оно требовало ещё больше, и Маар знал это хорошо. Знал и пользовался. Он слышал моё тело лучше, чем я знала его, понимал, как разжечь и доставить удовольствие, размеренно скользя во мне до порывистых толчков, до искр перед глазами. Вцепившись в простыни, смяв их в кулаках, я подчинялась, впускала его, позволяя брать себя, нещадно таранить, жечь укусами и жалить поцелуями, пока внутри не закрутилась воронка злости, такой, что хотелось рычать и насаживаться на него ещё яростей, быстрее, да только мои бессильные потуги досадить исгару увенчались оглушительным взрывом. Безумным, жестоким, слишком несправедливым, чтобы стиснуть зубы и молчать. С губ срывались бесстыдные стоны, предательские вскрики в такт его ударам, до слёз, до порезов ладоней ногтями. На самом пике этого безумства я осознала, что проиграла, мне не выстоять в этой схватке с ним… Никогда. Обида рванула душу на части — созревший для него плод сам падал ему в руки. Перед глазами померкло, когда я знакомо ощутила, как меня заполняет горячая влага.
— Сладкая, Истана, — упав на локти, Маар навис надо мной глыбой, обжёг дыханием и приник к пульсирующим жаром губам, перекрывая и без того скупое судорожное дыхание.
Некоторое время я ощущала его язык и его вздрагивающий член внутри себя. Я не стала как-то сопротивляться этому, зная, что это может затянуться, дала ему в полной мере то, чего он желал. Да только поцелуй длился мучительно долго, Маар вбирал в себя то верхнюю губу, то нижнюю, то заполнял мой рот языком, лаская его, жадно вылизывая. Насытившись, Ремарт, наконец, покинул меня.
Он поправил сорочку, которая сбилась на поясе, сел в постели. А в следующий миг поднялся, прошёл по комнате, подбирая одежду, одеваясь. Я села, подтянув колени к груди, молча и бездумно наблюдала, как он плавно двигается, как грациозно натягивает на совершенное тело одежду, скрывая под ней твёрдый плоский живот и ещё напряжённую плоть. Ядовитая ненависть и восхищение телом исгара в равной степени боролись во мне.
— Одевайся, ассару, нам нужно ещё кое-куда заглянуть, — бросил он, нацепив куртку, — жду внизу, — подхватил плащ, отворив засов, вышел, оставив меня одну.
Как только он ушёл, я обвела взглядом комнату, вдыхая горячий запах, сползла с пастели, поправив сорочку, нехотя начала одеваться. Тяжело выдохнула — всё возвращается на свои круги. Думать я не могла, Маар вытряхнул всё из меня, все мысли, оставив плавать где-то в пространстве. Одевшись, я бросила взгляд на смятые простыни. Горько пождав губы, толкнула створку и вышла.
В коридоре было значительно холоднее, шумели посетители харчевни внизу. Стоило мне показаться в дверях, как Маар подхватил меня и повёл в другую сторону от полнившегося народом помещения.