Избранница звёзд
Шрифт:
Беседовали Кан и Аня, дочка ткача. Ничего удивительного, ведь эти двое дружили с пеленок, и я подозревала, что Аня питает к Кану нежные чувства.
Вот только я не думала, что они взаимны.
Она держала лампу, а он, низко наклонившись к ее уху, что-то шептал. Пару раз я уловила свое имя и заметила, как Кан нежно гладит Аню по щеке. Этим он и ограничился – я знала, ибо сидела на том дереве долго, даже после того, как они разошлись. Их голоса были пропитаны сожалением, печалью и любовью, но я знала их обоих: для тайных свиданий у них слишком чистые души. Они не стали бы позорить своих родителей или разбивать мне сердце.
Однако после той ночи в лесу все
«Он научится меня любить», – твердила я себе вновь и вновь. Ведь я научилась любить его. Ему просто требовалось больше времени.
Я удвоила усилия. Приносила Кану вкусные обеды, смешила его и показала-таки свою вышивку. Я усердно трудилась над свадебным платьем, возможно, полагая, что если боги увидят мою преданность, то помогут отвратить сердце нареченного от дочери ткача.
Однако, стоило узнать правду, и уже нельзя было не замечать печали Кана всякий раз, когда мимо проходила Аня, и не видеть ее страданий во время полуденного богослужения. Их боль отражалась в моей душе. Вряд ли они заметили. Надеюсь, что нет. Ибо даже сумей я самоотверженно отпустить Кана, решение все же не за мной. Наши родители связали нас, когда мы были еще детьми, и Солнце засвидетельствовал. Они не потерпели бы расставания. Все приготовления были совершены, а наш дом – почти достроен.
Я с нетерпением ждала новой жизни, когда Кан станет моим мужем, а по нашему скромному домику будут бегать малыши, которых я буду любить всем сердцем. Малыши, которых никогда не покину, даже когда они вырастут и обзаведутся собственными семьями. Я мечтала дать им все то, чего не смогли дать мне мои родители. Мечтала о месте, которое назову домом, и о людях, которых буду считать своими, а они меня – своей.
Я старалась не задумываться, продолжит ли Кан смотреть на дочь ткача с тоской, даже когда у него на коленях будут сидеть наши дети. Смотреть на нее или на воспоминания о ней, случись ей уйти. Я старалась, и все же в те мгновения перед сном, когда разум наиболее восприимчив, эта горькая тревога становилась все сильнее, и меня одолевал страх.
До моего двадцатилетия оставалось всего несколько месяцев, когда Солнце протянул к нам свою длань и зажег факел на крыше собора шириной с лежащего человека и глубиной со стоящего ребенка, наполненный древесиной и маслом.
За все столетия, что собор присматривал за Эндвивером, факел ни разу не зажигали.
Он вспыхнул утром, всего через час после рассвета, и продолжал гореть, даже когда закончилось горючее. Пламя вздымалось высоко и горело ярче, чем любой сотворенный человеком костер, ибо сам Солнце коснулся древесины, пусть никто и не узрел Его длани.
Едва мы оправились от потрясения, вызванного невероятным зрелищем и осознанием того, что нас избрал бог, верующие поняли: погибла звезда, и в поисках ее замены Солнце обратил свой взор на Эндвивер. Звезды, пожалуй, самые могущественные божки, поэтому живут немыслимо долго. Однако в отличие от полубогов, вроде Луны, или настоящих богов, вроде Солнца, они все же не бессмертны.
Они – дети Солнца и могут родиться только от смертной матери.
Я сидела на дереве недалеко от дома, уставившись на языки пламени, венчавшего собор. Оно нагрело здание до невыносимой температуры, поэтому никто не мог войти внутрь, тем не менее камни не обгорели, а стекла не поплавились. Всю деревню окутало тепло. Уже созвали совет мужчин, но и женщинам предстояло собраться. Как же иначе, ведь только женщина детородного возраста могла исполнить волю Солнца.
Стать матерью звезд считалось огромной честью. Хотя Эндвивер никогда прежде не выбирали, ходили слухи о звездных матерях из других мест, порой в городах Хелканара, порой в чужих землях. О них складывали стихи, песни, ткали гобелены с их изображением. Дом матери звезд осыпали благословлениями, а ее имя восхваляли и почитали. Ее причисляли к лику звезд, и она отправлялась на вечный покой в рай, недоступный воображению смертного.
Ибо ни одна смертная не в состоянии пережить роды звезды. Женщина уходила, чтобы стать звездной матерью, а через девять месяцев возвращалась – похолодевшая, но осыпанная небесными дарами, с застывшей улыбкой на лице. По крайней мере, так говорили. Такое случалось нечасто, всего раз в столетие или около того, поэтому нам оставалось лишь полагаться на сказания.
Он призвал, и не следовало медлить с ответом. Никто не желал испытывать терпение Солнца, который одним прикосновением мог испепелить весь Хелканар, будь на то Его воля.
Женщины собрались на второй день. В Эндвивере насчитывалось двадцать семь женщин детородного возраста. Некоторые уже вышли замуж, тем не менее, почести звездной матери были столь велики, что даже они могли вызваться. Собрание еще не началось официально, а женщины уже шептались, обсуждая достойную кандидатку, цитировали Священное Писание и сплетничали. Я слушала их вполуха. Всю свою жизнь поклоняясь Солнцу, я знала о почестях и наградах. Однако мой путь уже был предопределен: выйти замуж за Кана, завести смертную семью, жить смертной жизнью и умереть, как умирает всякий смертный.
– Гретча может подойти, – прошептала повитуха матери Гретчи, девушки на год младше меня, которая стояла рядом и слышала каждое слово. – Она хорошая и несватанная.
Мать вздрогнула от предположения, но не дочь. Та восприняла его с благоговением. В наших краях оставалось немного достойных холостяков: деревни были маленькими, разделенными широкими лесами. Разве существует лучшая участь для молодой девушки, чем стать избранницей бога?
Знахарка Джани все повторяла, как хочет удостоиться этой чести. Ее муж скончался годом ранее, и она мечтала о спасении души, гарантированном звездной матери и, как считалось, ее семье. Вот только самый младший ребенок Джани был старше меня. Для нее факел зажегся слишком поздно.
Пока все болтали, я рассматривала окружавшие меня знакомые лица и обнаружила, что одного не хватает. Идлиси. Хотя тут были и мама, и наша младшая сестра Паша. Охваченная любопытством, я выскользнула из толпы и вернулась домой, где и обнаружила пропажу – закутанная в одеяла, она сидела в нашей спальне и задумчиво смотрела в окно.
– Лиси? – я подошла к ней.
Она настолько глубоко погрузилась в мысли, что вздрогнула, заслышав мой голос.
– Оставь меня.
– Но факел…
– Да знаю я о факеле! – взвизгнула она, затем съежилась и виновато продолжила: – Как можно не знать? Я чувствую его даже здесь! – она покачала головой. – Паша еще слишком маленькая, а ты помолвлена. Я – первая на очереди, разве нет?
Ее страх пронзил меня, подобно тупому ножу, который воткнули мне в грудь.
– Идлиси, возьмут только доброволицу…
– А если никто не вызовется? – прошептала она, затем поднесла ко рту кулак в одеяле и впилась в него зубами.
Я осторожно присела на край кровати и коснулась ее ступни. Сестра отпрянула.
– Ну почему не вызовется-то? Это весьма почетная судьба.
Но Идлиси склонила голову.
– Разве так почетно умереть?
– Душа не умирает никогда. – Это была точная цитата из Священного Писания.