Избранницы короля
Шрифт:
Теперь она уже совсем не была уверена, что он обратится к ней когда бы то ни было; быть может, она потеряла его навсегда, отказавшись однажды выполнить его просьбу.
Ее взгляд вернулся к веселой, оживленной леди Честерфилд. За ней теперь увивался целый рой поклонников, среди которых был, кажется, и ее собственный муж, и герцог Йорк, глядевший на Елизавету как завороженный. Неуклюжие ухаживания Джеймса всегда вызывали веселье придворных и, в еще большей степени, короля. Екатерина не сомневалась, что в скором времени весь двор заговорит о несчастной страсти к леди Честерфилд, постигшей любвеобильного герцога.
Двор супруга по-прежнему
Настал ее черед танцевать: герцог Монмут, в честь которого устроен был этот великолепный бал, с поклоном подошел пригласить на танец первую даму королевства.
Екатерина поднялась и с улыбкой подала ему руку; она любила танцевать. Вот и теперь она искренне наслаждалась танцем, потому что ее молодой партнер вел ее с необыкновенной легкостью и изяществом.
«Как же он все-таки похож на своего отца, — думала она, — словно это сам Карл, молодой и красивый, но без той величавости и одновременно изысканности манер, которые так отличают Карла, без его обаяния и неистощимого остроумия. Впрочем, в сравнении со всеми достоинствами отца герцог Монмут просто смазливый юноша».
Монмут, как и полагалось, держал шляпу в руке, потому что танцевал с королевой. Но тут музыка неожиданно умолкла: это сам король остановил танец, — и, подойдя к сыну, ради которого устраивалось это празднество, обнял и расцеловал его в обе щеки; после этого Карл, на глазах у всего двора, попросил его надеть шляпу и продолжать танец.
Такой поступок короля удивил всех. Придворные возбужденно перешептывались между собою; это может означать только одно, считали они: Карл так возлюбил этого юного красавца, что решил объявить его своим законным сыном. В таком случае, герцог Монмут станет наследником престола. Кое-кто начал даже всерьез поговаривать о том, что, возможно, в свое время Люси Уотер все-таки уговорила короля жениться на ней. Ведь Карл никогда не умел противиться женской воле, тем более что он был тогда изгнанником и этот брак не имел бы особого значения.
Екатерина продолжала танец в глубокой печали. Ей казалось, что своим подчеркнутым пренебрежением к ней король хотел показать ей и всему двору, что, сколько бы детей ни нарожала ему королева, никто из них не станет для него дороже молодого Монмута.
В резиденции Барбары — небольшом восьмигранном здании, называвшемся Петушиной Ареной и являвшемся частью Уайтхоллского дворца, — по вечерам собирался ее собственный двор. Честолюбивые надежды влекли сюда тех, кто полагал, что кратчайшая дорога к славе лежит через покои леди Кастлмейн.
Самой заметной среди них всех фигурой был кузен Барбары Джордж Вильерс, он же герцог Бэкингем, считавшийся не только первым лондонским красавцем, но и блестящим политиком.
В тесных отношениях с Барбарой ему виделся способ достижения власти, к коей он стремился всегда, но всегда на его пути стоял один и тот же человек — Кларендон. Именно ненависть к канцлеру более всего сближала Бэкингема с его кузиной.
Сюда же, в освещенные множеством свечей апартаменты Барбары, сходились те, кто надеялся обрести силу с помощью Вильерсов. Разумеется,
Другим заклятым врагом Кларендона и постоянным гостем Барбары был граф Бристол. Он отличался живостью характера и широтою взглядов, но смущал своих союзников некоторым непостоянством воззрений. Так, он написал обширный трактат о Реформации в Англии, но сам по ходу его создания обратился к католицизму. Кстати, английские католики считали его своим духовным предводителем, а потому все, кто надеялся на упрочение в стране католической веры, взирали на него с надеждой. Граф Бристол был, пожалуй, самым непримиримым из всех придворных ненавистников канцлера Кларендона.
Еще один член их кружка, Генрих Беннет, живший в свое время вместе с королем в изгнании, был человеком умным и честолюбивым, но, пожалуй, чересчур кичливым. Он так гордился шрамом у себя на носу, что, дабы привлечь к нему всеобщее внимание, имел обыкновение заклеивать его широким пластырем, изрядно перекрывавшим сам шрам; сие должно было постоянно напоминать королю, что носитель пластыря сражался на поле брани и пострадал за дело короля. В Голландии Генрих Беннет был, одновременно с королем, возлюбленным Люси Уотер, и никто не мог сказать наверняка, кто же из них в действительности был отцом Мэри, дочери Люси. Поразмыслив, Барбара решила включить Беннета в круг своих единомышленников; она же немало способствовала тому, чтобы король назначил его вместо Николаса своим секретарем по государственным делам.
Именно этих троих — Бэкингема, Бристола и Беннета — Барбара решила вовлечь в интригу, затеянную ею после того новогоднего бала, во время которого король выказал столь явный интерес к Фрэнсис Стюарт.
Все они в равной мере стремились низвергнуть Кларендона, Барбара же, кроме того, желала очернить Фрэнсис Стюарт в глазах короля.
Вообще эта юная особа очень ее беспокоила. На первый взгляд девица казалась совершенно наивной и как будто вовсе не замечала того, что ни одна из придворных дам не могла сравниться с ней красотою; а ведь король так трепетно ценил красоту — в особенности женскую, — что при его дворе красота для женщины была равнозначна власти.
Барбара внимательно следила за Фрэнсис, та же как будто расцветала день ото дня. В наружности ее не было ни единого изъяна: восхитительная фигура, прелестное лицо, невинный, как у ребенка, взгляд... Не будь она даже такой красавицей, этот ее детски обезоруживающий взгляд, вкупе с неподражаемой грацией движений, все равно выделял бы ее из множества придворных дам. Она охотно смеялась, с удовольствием щебетала о пустяках и казалась простодушной даже не по летам. Однако у Барбары были свои мысли на сей счет. Она ни минуты не верила в невинность госпожи Стюарт; вспоминалась история неприступной Анны Болейн, упрямо хранившей свое целомудрие и твердившей доведенному чуть не до исступления королю: «Быть вашей женою я не могу, быть любовницей — не желаю!»