Избранники Тёмных сил
Шрифт:
— Ты оставляешь меня? — голос Флер утратил былую веселость. Она не могла поверить в то, что я снова исчезну, оставив ее одну в мире, где она никогда уже больше не встретит никого, похожего на меня.
Флер спрятала руки под стол, будто опасалась прикоснуться к кошельку. Актрисы обычно себя так не ведут, они рады любой подачке. Я растерялся. Моя новая знакомая вела себя не как уличная девица, а как оскорбленная аристократка.
— Я не могу остаться с тобой, — как можно более мягко произнес я и ощутил себя виноватым.
— А куда ты спешишь? — в до этого веселых глазах теперь блеснули
Я только растерянно пожал плечами и откровенно признался:
— Никто.
Марсель был не в счет. Я не смог бы разделить с ним ни свою скорбь, ни свою радость. Он бы просто не понял меня. Он считал меня кем-то вроде возвышенного, не знающего земных забот небожителя. Ему было страшно сочувствовать мне или давать советы, потому что он не считал, что мы ровня.
Рука, сжимавшая кошелек, безвольно повисла над столом. Я уже понял, что Флер не примет от меня ни денег, ни даже драгоценностей, если я решу их ей подарить. Она хотела, чтобы остался я сам.
— Зачем же тебе уходить, если тебя все равно никто не ждет? — Флер смяла салфетку, и блеск алого креста на миг потух, скрылся под складками ткани.
— Я не хочу причинить никому вред, поэтому должен уйти.
— А почему ты должен делать то, чего не хочешь? Ты, что пытаешься сказать, что не отдаешь себе отчета в собственных поступках? Но ты ведь ни сумасшедший, ни маньяк, — Флер со злостью швырнула салфетку на стол, и я отвернулся, чтобы не замечать двух перекрещенных линий у нее на ладони.
Какой-то человек, вошедший в трактир, задержался у порога и опасливо покосился на наш столик. Худой и высокий, он кутался в длинное пальто. Поднятый воротник почти целиком скрывал его скулы и уши. Было заметно, как чуть-чуть расширились ноздри, вдыхая то ли запах еды, то ли пытаясь определить присутствие рядом таких существ, как я.
Флер тоже посмотрела на вошедшего. Вдруг он снял шляпу, поклонился и быстро выскочил за дверь, назад в морозную мглу, подальше от очага, от людей, от уюта. Флер что-то фыркнула себе под нос, что-то о странном беглеце. Я так и не понял, кому он поклонился: ей или мне. Незнакомцы часто отвешивали мне поклоны, и я перестал этим смущаться. Каждый, кто втайне практиковал магию или бежал из волшебного царства, мгновенно узнавал меня в толпе и считал своим долгом отдать знак почтения. На этот раз вошедший даже не взглянул на меня, он смотрел на мою спутницу, а присутствие в трактире дракона мог ощутить разве что по запаху.
Я так и не придумал, как мне поступить с Флер, знал только, что не смогу ее оставить.
— Ты хочешь, чтобы я пригласил тебя к себе, но здесь, в Рошене, у меня нет дома, — придумал отговорку я, хотя дом у меня, конечно, был. Не знаю, правда, смог ли бы кто-нибудь из людей назвать домом склеп семи херувимов, который я отнял у владельцев, и превратил в свое тайное жилье.
— У меня тоже нет дома. Я не знаю, куда мне пойти, — Флер неожиданно рассмеялась. — Вот видишь, мы с тобой подходящая друг другу компания. Можем заночевать прямо на улице, или давай заберемся на крышу какого-нибудь здания и будем смотреть на ночной город.
— Что ты обо мне знаешь? — я с силой сжал ее запястье через стол. Неужели она заметила крылья под плащом?
— Только то, что
— Ты не замечаешь ничего особенного, — настаивал я. — Не видишь никакой странной тени у меня за плечами? Не слышишь кого-то, кто иногда смеется вокруг нас.
Флер только пожала плечами с недоумением.
— Разве не у всех людей есть тень за спиной? — она обернулась на других посетителей и, как бы между прочим, добавила. — Кажется, та парочка в самом углу разок засмеялась над чем-то, но не над нами. Никто, кроме самого Августина, не может запретить людям смеяться в его присутствии.
— Августин наложил запрет даже на смех? — я попытался сгладить неловкость ситуации каким-нибудь беспечным замечанием.
— Скоро он объявит саму жизнь грехом и предложит всем броситься в очищающий огонь.
А сам соберет все оставшиеся сокровища и вместе с выручкой кинется к своим тайным господам, далеко не беззлобно подумал я. Приветили бы его покровители — демоны, если бы он приволок им мешки с золотом казненных?
Я выпустил запястье Флер и попытался улыбнуться.
— Говори потише, иначе нас самих скоро отволокут на костер.
— Нас никто не слышит, — беспечно отозвалась она. — Все заняты только сами собой.
Все, кроме тех, кто околачивается вокруг трактира, топчется под окном и прикладывает заостренное ушко к отверстию дымохода. Чьи-то острые коготки скребутся о кирпичную трубу, кто-то все слышит. К счастью, эти шпионы никогда не станут доносчиками. В этом мире они сами вне закона. По понятиям людей, они не существуют вообще. Я представил себе озабоченного, проказливого эльфа, который пишет на кого-то донос, и чуть не рассмеялся, настолько абсурдной показалась мне такая ситуация.
— Пошли, я сниму тебе жилье на какое-то время, а там посмотрим, что будет, — я подождал, пока Флер возьмет со стола треуголку и натянет перчатки. В такой холод я бы мог предложить ей свой плащ, но не стал. Я все еще помнил, как укрывал свою стройную красивую подругу полой накидки, как мы шли по улице, тесно прижавшись друг к другу, и опасались того, что тени, прячущиеся где-то рядом, могут подслушать наш разговор. Если Флер прижмется ко мне, то она тут же почувствует, как шевелится за спиной крыло, как огненная кровь растекается по венам под ледяной кожей. Зачем создавать себе лишние трудности? Зачем раскрывать перед кем-то сущность и сердце?
Кажется, я впутался в еще одно ненужное приключение. Флер мила, но она притягивает к себе неприятности. Когда мы выходили из трактира, то мне все еще казалось, что нас не двое, а трое, потому что за коломбиной неслышно, не оставляя на снегу следов, ступает попутчик — смерть. Мне казалось, что блеск от острой косы в костистых пальцах уже освещает тонкую полосу на ее шее. Еще миг, и отрубленная голова скатится к моим ногам, но никто не укажет на меня с криком «убийца», потому что удар нанесу не я, а судьба. Рука Флер спряталась в узкой перчатке, но предначертание все равно горело одному мне видимым огнем.