Избранное: Динамика культуры
Шрифт:
Чтобы понять этот миф, недостаточно проследить за диалогом между собакой и свиньей, который мог бы показаться бессмысленным или даже тривиальным. Но лишь только вы познакомитесь с социальной жизнью общества дикарей, поймете исключительную значимость ранговых различий, осознаете тот факт, что пища и ограничения, накладываемые на ее употребление (табу ранга и клана), являются основным показателем социальной природы человека, и, наконец, постигните психологию тотемной идентификации, – вы сразу же начинаете понимать, каким образом этот инцидент, произошедший, так сказать, в то время, когда человечество пребывало в statu nascendi [39] , раз и навсегда определил взаимоотношения между двумя соперничающими кланами. Чтобы понять этот миф, вы должны хорошо знать социологию, религию, обычаи и взгляды на мир аборигенов. Тогда и только тогда вы сможете постичь, что означает эта история для туземцев и каким образом она может входить в их жизнь. Если вы останетесь среди них и изучите их язык, то будете постоянно обнаруживать, что она используется в спорах и перебранках по поводу относительного старшинства разных кланов и в дискуссиях о различных табу на употребление пищи, в которых зачастую применяется изощренная казуистика. Но
39
Стадия возникновения (лат.). – Прим. пер.
Довольно примечательно, что животные, которые выбрались наружу в первую и последнюю очередь, а именно игуана и тотем Луквасисига, с самого начала были оставлены без внимания: таким образом, в мифическом мышлении нумерический принцип и логика событий соблюдаются не очень строго.
Основной миф Лаба’и об отношениях старшинства между четырьмя кланами очень часто упоминается среди всех членов племени, но и не столь значимые локальные мифы в не меньшей степени сохраняют силу и действенность, однако каждый только в своем сообществе. Когда какая-нибудь группа людей прибывает в отдаленную деревню, им не только рассказывают легендарные исторические сказания, но и знакомят прежде всего с мифологическим сводом знаний о данном сообществе, его магических достижениях, его профессиональном характере, его ранге и месте в тотемной организации. Стоит возникнуть территориальным спорам, посягательствам на приоритет в вопросах магии, рыболовных прав или иных привилегий, как тут же появляются ссылки на свидетельство мифа.
Позвольте мне показать конкретно, каким образом типичный локальный миф о происхождении пересказывается в ходе нормального течения туземной жизни. Давайте приглядимся к группе посетителей, прибывающих в ту или иную из тробрианских деревень. Они должны усесться перед домом вождя, в срединном месте ареала обитания сообщества. Место происхождения, помеченное выходом на поверхность кораллов или грудой камней, может находиться как поблизости от этого места, так и нет. Но это место, «нора», будет показано, будут названы имена предков (брата и сестры), и, возможно, будет сказано, что предок-мужчина построил свой дом на месте нынешнего жилища вождя. Слушатели-туземцы, разумеется, узнают, что сестра жила в другом доме неподалеку, поскольку ей ни при каких обстоятельствах нельзя было жить в одних стенах со своим братом.
В качестве дополнительной информации гостям может быть поведано, что предки принесли с собой вещества, принадлежности и методы местного промысла. В деревне Ялака, например, это будут процессы вытравливания извести из раковин. В Окобобо, Обверию и Обоваду предки принесли знания и инструменты для полировки твердого камня. В Бвойталу вместе с первопредками вышли из-под земли граверный инструмент (снабженный рукоятью акулий зуб) и знание соответствующего искусства. Таким образом, в большинстве мест экономические монополии объясняются автохтонным происхождением. В деревнях более высокого ранга из-под земли были принесены регалии наследственного благородного происхождения; в других деревнях оттуда пришло то или иное животное, ассоциирующееся с местным субкланом. Некоторые сообщества с самого начала развернули политическую карьеру на основе враждебного противостояния. Самым важным даром, принесенным в этот мир из нижнего мира, всегда является магия; однако подробнее мы об этом поговорим позднее.
Если бы посторонний европеец присутствовал при этом рассказе и не услышал ничего, кроме той информации, которую сообщил один туземец другому, то эти сведения имели бы для него очень мало смысла. В действительности, такая информация могла бы привести его к серьезным заблуждениям. Так, например, одновременное появление брата и сестры могло бы заставить его заподозрить мифологический намек на инцест или подтолкнуть к поиску исходной супружеской пары и расспросам о муже сестры. Первое подозрение было бы абсолютно ошибочным и представило бы в ложном свете специфику взаимоотношений между братом и сестрой, в которых первый является незаменимым защитником, а вторая, равно незаменимая, несет ответственность за продолжение рода. Лишь полное знание матрилинейных представлений и институтов наделяет плотью и смыслом пустое упоминание двух имен первопредков, столь значимое для туземного слушателя. Если бы европеец начал расспрашивать о том, кто был мужем сестры и каким образом у нее появились дети, то вскоре он бы обнаружил, что опять столкнулся с совершенно чуждым ему набором идей: социальной нерелевантностью отца, отсутствием всяких идей относительно физиологических причин размножения, а также странной и запутанной системой брака, матрилинейной и патрилокальной в одно и то же время {224} .
224
Полный обзор психологии и социологии родства и происхождения см. в моих статьях «Психология пола и основы родства в первобытных обществах», «Психоанализ и антропология» и «Комплекс и миф в системе материнского права», которые были опубликованы в психологическом журнале «Psyche» (см.: Malinowski B. The Psychology of Sex in Primitive Societies // «Psyche». 1923. October; Psycho-Analysis and Anthropology // «Psyche». 1924. Vol. April; Complex and Myth in Mother-Right // «Psyche». Vol. V. № 3. 1925. January). Первая из этих статей вышла также другим изданием, см: Malinowski B. The Father in Primitive Psychology // «Psyche». Psyche Miniature. 1926. Vol. 4. № 2.
Социальная ценность этих объяснений происхождения стала бы ясной только тому европейскому исследователю, который уразумел бы туземные правовые представления о локальном гражданстве и наследственных правах на территорию, рыболовные участки и местные роды занятий. Ибо, согласно правовому принципу племени, все такие права находятся в монопольной собственности локального сообщества, и наделены ими только те люди, которые ведут свое происхождение по женской линии от женщины-прародительницы. Если бы европейцу рассказали далее о том, что, помимо первого места появления, в той же самой деревне есть еще и несколько других «нор», то он был бы еще более сбит с толку. Ему бы не удалось ничего понять до тех
Итак, становится ясно, что миф сообщает туземцу гораздо больше, чем содержится в самом повествовании, что в повествовании приводятся лишь реально значимые конкретные локальные отличия, что реальное его значение – и фактически полное объяснение – содержится в традиционных основаниях социальной организации. Абориген усваивает миф не путем восприятия фрагментарных мифических историй, а в ходе всей своей жизни в социальной ткани своего племени. Иначе говоря, именно контекст социальной жизни и постепенное осознание туземцем того, на каком прецеденте основано все, о чем ему рассказывается, и как все это получило в давно минувшем прошлом свой образец, – именно это дает полное объяснение и полное значение мифов о происхождении.
Следовательно, наблюдателю необходимо полностью ознакомиться с социальной организацией аборигенов, если он действительно хочет постичь ее традиционный аспект. Тогда короткие объяснения – какие даются, например, по поводу локального происхождения, – станут для него абсолютно ясными. Кроме того, он отчетливо увидит, что каждое из них представляет собой лишь часть, причем зачастую совершенно незначительную, более масштабной истории, которую нельзя вычитать ниоткуда, кроме как из самой туземной жизни. Что действительно важно в такой истории, так это ее социальная функция. Она передает, выражает и упрочивает фундаментальный факт локального единства и родственного единения группы людей, происходящих от общей прародительницы. История о происхождении, сочетаясь с убеждением, что только общее происхождение и появление из-под земли дает полные права на эту землю, в буквальном смысле содержит в себе правовой кодекс сообщества. Так, даже когда люди побежденного в войне сообщества изгонялись со своих земель враждебным соседом, их право на эту территорию всегда оставалось в сохранности; и по истечении некоторого времени, после того, как завершалась церемония примирения, им всегда было позволено возвратиться на свое изначальное место, заново отстроить свою деревню и вновь разводить свои огороды {225} . Традиционное чувство реальной и интимной связи с землей, конкретная реальность лицезрения места своего появления в самом средоточии событий повседневной жизни, историческая преемственность привилегий, родов занятий и отличительных черт, восходящих к мифологическому началу времен, – все это очевидным образом способствует сплочению, локальному патриотизму и чувству единения и родства в сообществе. Однако несмотря на то, что повествование об изначальном происхождении интегрирует и спаивает воедино историческую традицию, правовые принципы и различные обычаи, необходимо постоянно иметь в виду и то, что миф о происхождении – всего лишь малая часть целостного комплекса традиционных представлений. Итак, с одной стороны, реальность мифа кроется в его социальной функции; с другой стороны, как только мы начинаем изучать социальную функцию мифа и тем самым реконструировать его полное значение, мы постепенно приходим к построению полномасштабной теории туземной социальной организации.
225
Ср. объяснение этих фактов в моей статье «Война и вооружение у жителей Тробрианских островов»(см.: Malinowski B. War and Weapons among the Trobriand Islanders // «Man». 1918. January), и в книге проф. Зелигмана о меланезийцах (см.: Seligman С. G. Op. cit. P. 663–668).
Одним из наиболее интересных феноменов, связанных с традиционными прецедентом и правовым основанием, является приспособление мифа и мифологического принципа к тем случаям, которые в вопиющей форме демонстрируют подрыв самих основ такой мифологии. Этот подрыв происходит всегда, когда локальные притязания автохтонного клана, то есть клана, появившегося на данном месте, попираются каким-нибудь иммигрантским кланом. Тогда разгорается конфликт принципов, ибо принцип, согласно которому земля и власть над ней принадлежат тем, кто в буквальном смысле из нее родился, разумеется, не оставляет места ни для каких пришельцев. В свою очередь, члены субклана более высокого ранга, решающие поселиться на новом месте, не могут встретить полновесного сопротивления со стороны автохтонов (если, опять-таки, употребить это слово в буквальном туземном мифологическом смысле). В итоге рождается новый класс мифологических историй, которые оправдывают и объясняют аномальное положение дел. Сила различных мифологических и правовых принципов проявляется в том, что мифы, служащие для оправдания, все-таки содержат в себе антагонистические и логически несовместимые факты и точки зрения; они всего лишь пытаются прикрыть их каким-нибудь гибким примирительным инцидентом, явно изготовленным ad hoc [40] . Исследовать такие истории крайне интересно, как ввиду того, что это дает нам глубокое проникновение в туземную психологию традиции, так и ввиду того, что это побуждает нас реконструировать прошлую историю племени. Но поддаваться этому искушению мы должны с должной долей осторожности и скептицизма.
40
На данный случай (лат.). – Прим. пер.
На Тробрианских островах мы видим следующую картину: чем выше ранг тотемного субклана, тем выше его способность к экспансии. Давайте сначала изложим факты, а уж потом перейдем к их интерпретации. Субклан самого высокого ранга – субклан Табалу клана Маласи – в настоящее время правит несколькими деревнями: Омараканой, своей главной столицей, Касанайи, спутником столицы, и Оливилеви, деревней, заложенной около трех «правлений» назад после военного поражения столицы. Также этому субклану некогда принадлежали еще две деревни: Омламвалума, ныне обезлюдевшая, и Дайягила, более не управляемая Табалу. Этот же субклан, носящий точно такое же название и притязающий на то же самое происхождение, но не соблюдающий всех отличительных табу и не уполномоченный обладать всеми знаками отличия, правит в деревнях Ойвейова, Гумилабаба, Каватариа и Кадавага; все они расположены в западной части архипелага, последняя из названных – на маленьком острове Кайлеула. Деревня Туквауква совсем недавно перешла под власть Табалу, всего около пяти «правлений» назад. И наконец, субклан, обладающий тем же названием и претендующий на косвенное родство, правит двумя большими и могущественными сообществами на юге: Синакета и Вакута.