Избранное: Динамика культуры

Малиновский Бронислав

Последние работы в этой области

У Колсон есть интересное замечание о взаимоотношении культурных и структурных изменений в ее работе, посвященной индейцам мака, которые сохранили свою идентичность, несмотря на утрату всех культурных черт, ранее отличавших их от белых американцев. Она видит причину этого в том, что американское правительство предоставило им статус самостоятельной общности, который сохраняется и поныне. Американская политика превратила «различие в статусе согласно культурным отличиям в структурное различие в рамках американской социальной системы… Различие в статусе несомненно повлечет за собой, как это уже и случилось, культурные различия; ибо культура восприимчива к ситуациям, в которых оказываются люди» {334} .

334

Colson E. The Makah Indians. Manchester, 1953. Р. 145.

Из числа учеников Малиновского, обсуждавших возможность сформулировать законы социального изменения, следует назвать таких ученых, как Надель, а также Годфри и Моника Уилсоны. Никто из них тесно не связывал свои выводы с результатами полевых исследований. Надель предполагает, что тот тип социального изменения, на котором сконцентрированы

их исследования, на самом деле является исключением {335} . В последние годы появилась реальная возможность наблюдать реакции одного-двух небольших по масштабу обществ на негативные обстоятельства, не имеющие прямого отношения к колониальным законам или процессу индустриализации, такие как голод или извержение вулкана. Но даже в подобных случаях на ответную реакцию людей ограничивающее воздействие оказывал сам факт наличия колониальной власти. Отсюда, видимо, следует, что какие бы обобщения ни были сделаны, они должны относиться к современной ситуации, которая, представляясь исключительной при рассмотрении всеобщей истории homo sapiens [52] , во всяком случае является универсальной в мире, где процесс социальных изменений можно изучать с помощью антропологических методов.

335

Nadel S. F. The Foundations of Social Anthropology. L., 1951. Р. 101.

52

Человек разумный (лат.). – Прим. пер.

Уилсоны указывали две возможные причины социальных изменений – намеренное предпочтение новых «способов действия, мысли и выражения» или существование «непримиримых противоречий между группами и категориями людей», – которые также описывались как «силы, нарушающие равновесие» {336} . Любое изменение, затрагивающее только одну сторону общества, нарушает равновесие до тех пор, пока не производятся необходимые сопутствующие изменения. Уилсоны говорят о том, что если эти изменения происходят с достаточно большими интервалами, то они будут, как это и случалось, усваиваться одно за другим, однако речь не идет о том, что социальные изменения когда-либо принимали такую форму.

336

Wilson G., Wilson M. The Analysis of Social Change Based on Observations in Central Africa. Р. 125ff.

Надель занимает позицию, которая полностью соответствует направленности его воззрений. Согласно этой точке зрения, неотъемлемым инструментом социальных наук служит изучение сопутствующих изменений. Идеальным полем для наблюдения подобных трансформаций является область институциональных изменений в рамках одного общества. Следовательно, если существуют какие-то законы изменений, они будут не чем иным, как «своего рода законами, к которым возможно прийти с помощью любого социального исследования». Не существует, говорит он, никакой принципиальной разницы между изменениями, возникшими в пределах абсолютно не затронутой внешними влияниями культуры, и теми изменениями, которые вызваны «взаимодействием культур», кроме той, что последние намного значительнее и привнесены насильственным путем. Наряду с этим он допускает возможность того, что радикальные изменения сами по себе способны оказать «особое шоковое воздействие» на претерпевающую их группу, а также предполагает, что подобное воздействие будет зависеть от того, насколько рассматриваемая группа привычна к изменениям. Таким образом, сравнивая «различные общества, подверженные одинаковым изменениям», удается сформулировать «законы неизменной зависимости между относительной устойчивостью культурных ситуаций и их чувствительностью к изменениям» {337} . Сравнительный анализ такого рода еще не проведен, и могут возникнуть некоторые трудности в нахождении таких пар обществ, чьи реакции проходили бы в достаточной степени параллельно, а их генезис в то же время был бы в достаточной степени различным.

337

Nadel S. F. The Foundations of Social Anthropology. Р. 103.

Сегодня общепринятым считается тот факт, что все общества претерпели изменения, даже если имеющиеся для изучения их социальных изменений данные были почерпнуты преимущественно в ходе индустриализации и колониальной экспансии. Если бы Малиновский принял в расчет такую точку зрения, он бы сказал, как это почти сделал Годфри Уилсон, что постепенные изменения в первобытных обществах, подверженных не намного более сильным воздействиям, чем влияние окружающей среды и их соседей, могли осуществиться, не вызвав ситуаций, к которым сложно приспособиться (Уилсон называл их «радикальными оппозициями») и которые типичны для обществ, быстро меняющихся сегодня. Малиновский описывал собственный функциональный метод как выработанный с целью описания и анализа «одной культуры, причем такой, которая в результате долгого исторического развития достигла состояния хорошо сбалансированного равновесия» {338} . Подобное утверждение подразумевает не только телеологическое понятие культуры, которого он явно придерживался до конца жизни, но и своеобразный тип суждения в терминах болезни или здоровья организма, к которому – в то или иное время – прибегали большинство исследователей колониальных и сходных с ними типов обществ. Это дает основание выдвинуть два предположения: во-первых, малоразвитые общества, прежде чем их затронула индустриализация с политическим подчинением или без него, находились в состоянии «равновесия»; во-вторых, с тех пор, как такое воздействие началось, они пребывают в менее удовлетворительных условиях, которые можно охарактеризовать как неспособность адекватно приспособиться к изменившимся условиям или с помощью термина «дезинтеграция».

338

Malinowski B. The Anthropology of Changing African Cultures. Р. XXXVI.

Было много дискуссий по поводу того, какое значение нужно придавать этим понятиям, говоря об обществе. Сейчас кажется вероятным то, что точное соответствие средств и целей или институтов и потребностей не было осознано ни в одном обществе, и что оппозиция присуща структуре большинства из них. Действительно, в те времена, когда доминировали функционалистские интерпретации, имеющие в виду такое соответствие, в книге Форчена «Чародеи острова Добу»

были четко обозначены те разрушительные для общества последствия веры в черную магию, которые теперь вполне осознаются антропологами, вместе с тем признающими и их важность в качестве средства социального контроля. В числе авторов, развивавших эту тему, можно назвать таких специалистов, как Эванс-Причард, Фортес, Лич и Глакман {339} . Понятиям, подобным термину «равновесие», было дано много различных определений, чаще же всего они давались вообще без определений.

339

См.: Evans-Pritchard E. E. Witchcraft, Oracles and Magic among the Azande. Oxford, 1937; Fortes M. The Dynamics of Clanship among the Tallensi. Oxford, 1945; Leach E. R. Political Systems of Highland Burma. L., 1954; Gluckman M. Custom and Conflict in Africa. Oxford, 1955.

Радклифф-Браун сформулировал тезис о противостоянии между желательным и нежелательным состоянием дел, используя греческие слова eunomia и dysnomia. Он считает, что dysnomia — это «условие функциональной разъединенности или противоречивости», а также полагает, что общества, находящиеся в подобном состоянии, «продолжают добиваться хотя бы какой-то eunomia», пусть даже это сопровождается изменением их структурного типа. Он указывает на то, что колониальная сфера предоставляет прекрасные возможности для исследований такого рода ситуаций. Он также добавляет, что одним из видов социальных изменений, открытых для изучения, является дезинтеграция, однако стремление к реинтеграции можно усмотреть в таких явлениях, как возникновение новых религий {340} . Можно предположить, что в этом аргументе понятие «общество» гиперстатично в той же мере, что и «культура» у Малиновского. Формулировка предполагает, что сущность изменений не представляет интереса сама по себе, но мы изучаем изменения только постольку, поскольку они ведут к дезинтеграции или реинтеграции. К счастью, антропологи на практике не ограничились такими узкими рамками изучения социальных изменений.

340

Radcliffe-Brown A. R. Structure and Function in Primitive Society. Р. 182ff.

Значимость истории

Хорошо известная точка зрения Малиновского относительно ценности истории для антропологических исследований изначально была принята им в противоположность взглядам Риверса, который в своей книге «История меланезийского общества» допускал, что целый ряд событий прошлого просто подготовил современную социальную организацию, а также в противоположность воззрениям других авторов, рассматривавших явно аномальные черты современных обществ как пережитки предыдущих ступеней развития, выдвигаемых для их объяснения. Отвергая «предполагаемую историю», он полностью соглашался с Радклифф-Брауном, который, однако, заявлял, что поступал так «не из-за того, что имел дело с историей, а потому что она была предполагаемой» {341} . Оба ссылались не на выводы из источников, как должны поступать все историки, но на чисто гипотетическую картину прошлых событий. Они использовали это слово в более специфическом смысле, нежели Эванс-Причард или Форд, которые утверждали, что «вся история носит предположительный характер» {342} . Они также приходили к согласию в том, что причина сходства институтов различных обществ кроется в их отношении к другим институтам, и искали скорее обобщения, касающиеся происхождения общества, нежели объяснения отдельных явлений. Но в то время как Радклифф-Браун признавал, что специфические характеристики любого института должны явиться результатом его исторического развития, Малиновский иногда утверждал, что никакие события прошлого не должны занимать антрополога.

341

Radcliffe-Brown A. R. Structure and Function in Primitive Society. Р. 50.

342

См.: Evans-Pritchard E. E. Social Anthropology: Past and Present. The Marett Lecture 1950 // «Man». 1950. № 198; Forde C. D. Anthropology, Science and History // «Man». 1950. № 254.

Его взгляды на изучение истории в ее связи с социальными изменениями усложнялись излишним акцентированием значения политики. Главным доказательством, подтверждающим необходимость снижения ценности реконструкции прошлого, для него было то, что подобная операция не представляет никакой ценности для планирования будущего. По-настоящему важные, с его точки зрения, построения должны прогнозировать будущие пути развития. Он не склонен был уделять особое внимание возможности проведения параллелей между наблюдаемыми событиями в одно время или в одном месте и зафиксированными событиями в другом. Он, разумеется, признавал релевантность любого аспекта древних традиций, все еще сохранявшихся в памяти африканцев и, таким образом, способных побудить их к каким-либо действиям. Его позиция проиллюстрирована ссылкой на соответствующее отношение колониальных властей к брачному выкупу: «Практический вопрос не в том, как выглядел подобного рода законный договор несколько поколений назад, но в том, является ли он сегодня действенной социальной силой и каковы перспективы его развития и изменения». И еще: «Важна именно история, сохранившаяся в живой традиции или в работе соответствующих институтов… Только то, что живо и по сей день, в какой-то степени может быть использовано теми, кому приходится контролировать туземное общество» {343} .

343

Malinowski B. The Dynamics of Culture Change. P. 37.

Он действительно отмечал, что не существует никакого реального противоречия между функциональной и исторической точками зрения, так как первая, имея дело с процессами, вынуждена учитывать и временной аспект. Однако время, которое рассматривается в функциональном исследовании, в том смысле, как он понимал его, простирается в прошлое лишь настолько, насколько позволяют воспоминания живых носителей культуры. Ясно говоря о полезности исторических данных при проведении сравнений, он решительно отвергал их ценность для изучения изменений в отдельно взятом обществе, частично из-за ненадежности устной традиции, но еще более из-за уверенности, что главная задача исследования социального изменения состоит в том, чтобы власти смогли взять его под свой контроль.