Избранное (Дорога. Крысы. Пять часов с Марио)
Шрифт:
Другие парни поддержали его:
— Или пусть нам показывают картины без купюр, или мы опять начнем уходить в лес.
Снова собралась комиссия. Дон Хосе, священник, был в крайнем волнении.
— Пропади пропадом и кино, и вся эта музыка, — сказал он. — Предлагаю комиссии сбыть киноаппарат одному из окрестных муниципалитетов.
Перечница завизжала:
— Но тем самым мы введем в соблазн других, дон Хосе.
Священник понурил голову. Перечница была права, на этот раз она была совершенно права. Продать киноаппарат значило
— Тогда мы сожжем его, — мрачно сказал он.
И на следующий день в присутствии членов комиссии, собравшихся во дворе священника, кинопроектор был предан сожжению. У его пепла Перечница-старшая в инквизиторском пылу провозгласила свою верность нравственности и свою непоколебимую решимость не успокаиваться до тех пор, пока она не воцарится в долине.
— Дон Хосе, — сказала она на прощанье священнику, — я по-прежнему буду бороться против безнравственности. Не сомневайтесь. Я знаю, что делать.
И в следующее воскресенье, когда стемнело, она взяла фонарь и отправилась одна рыскать по лугам и горам. Среди зарослей ежевики или в каком-нибудь другом укромном местечке она находила воркующих влюбленных и направляла на их смущенные лица яркий свет фонаря.
— Паскуалон, Элена, вы совершаете смертный грех, — говорила она и, не прибавив ни слова, удалялась.
Так она неустанно обходила окрестности, повторяя свое грозное предостережение:
— Такой-то, такая-то, вы совершаете смертный грех.
«Поскольку у парней и девушек в нашем селении совесть спит, я заменю ее голос», — говорила она себе. На ее долю выпала трудная, но не лишенная привлекательности задача.
Три воскресенья кряду молодежь сносила вмешательство Перечницы в свои любовные дела. Но на четвертое произошло восстание. Парни всем гуртом окружили ее на лугу. Одни предлагали избить ее, другие — раздеть догола и на всю ночь привязать к дереву — пусть, мол, прохладится на росе. В конце концов возобладала третья группа, которая предлагала бросить ее вниз головой в Эль-Чорро. Упавшая духом Перечница уронила наземь фонарь и приготовилась пополнить собой длинный христианский мартиролог; впрочем, время от времени она хныкала и, икая от страха, просила пощады.
С криками и бранью ее привели к мосту. Стремительное течение несло воды Эль-Чорро к Поса-дель-Инглес. Долину окутывала зловещая темь. Толпа, казалось, обезумела. Все предвещало Перечнице неминуемую гибель, и она мысленно сама себе прочла отходную.
И в конечном счете, если Перечница в эту ночь не угодила в реку, то должна была благодарить за это Кино-Однорукого, хотя это она говорила, что Кино и покойная Мариука разговелись, когда еще не кончился пост. Как видно, Однорукий еще не очерствел душой, и в груди его не угасла искра благородства. Он бросился между Перечницей и расходившимися парнями и стал защищать ее как настоящий мужчина. Войдя в раж, он даже поднял вверх культяпку и потряс ею в воздухе, словно древком
Перечница осталась наедине с Одноруким. Она почувствовала себя в довольно неловком положении и, не зная, что делать, смущенно хихикнула и уставилась в землю. Потом опять засмеялась, проронила «ну, что ж» и, наконец, не отдавая себе отчета в своем поступке, наклонилась и крепко поцеловала культю Кино. Сама испугавшись, она тут же бросилась бежать по шоссе и исчезла в ночи.
На следующий день перед обедней Перечница-старшая подошла к исповедальне дона Хосе.
— Да славится Дева непорочная, отец мой, — сказала она.
— Да святится имя ее, дочь моя.
— Отец мой, я каюсь… Каюсь в том, что в темноте ночи поцеловала мужчину, — проговорила Перечница.
Дон Хосе, священник, перекрестился и поднял глаза к потолку исповедальни.
— Восхвалим господа, — смиренно пробормотал он. И почувствовал безмерную жалость к этому селению.
XVII
Даниэль-Совенок прощал Перечнице-старшей все, но только не историю с хором: она выставила его напоказ перед всем селением и дала понять, что не видит никакой разницы между ним и девчонками.
Этого он не смог бы ей простить никогда, проживи он хоть тысячу лет. История с хором была поношением, величайшим бесчестьем, какое может вынести мужчина. Чтобы смыть с себя этот позор и защитить свое мужское достоинство, требовалось принять контрмеры.
В церкви их компанию уже ждали все школьники и школьницы и Трино, который, когда они вошли, извлекал из фисгармонии визгливые и жалобные звуки. Была здесь и паскудная Перечница с палочкой в руке, ни с того, ни с сего произведенная в дирижера.
Когда они вошли, она всех расставила по росту. Потом подняла палочку над головой и сказала:
— Внимание. Я хочу разучить с вами «Пастушку святую», чтобы спеть ее в день рождества Богородицы. Попробуем.
Она сделала знак Трино, потом махнула палочкой, и дети запели вразнобой:
Пас-ту-у-шка свя-та-ая, Хочу-у всей душо-о-ю…Когда сорок два голоса уже начинали звучать в унисон, Перечница-старшая сделала комический жест отчаяния и сказала:
— Хватит, хватят! Не так. Не «пас-тушка», а «пас-ту-у-у-шка». Вот так: «Пас-ту-у-у-шка свя-та-а-я, хо-чу-у всей душо-о-ю, по го-о-о-рам и до-о-о-лам идти за то-бо-о-ю». Попробуем.
Она стукнула палочкой по крышке фисгармонии, и все снова уставились на нее. Стены храма задрожали от звонких детских голосов. Скоро Перечница сделала досадливый жест и указала палочкой на Навозника.
— Ты можешь идти, Роке; ты мне не нужен. Когда у тебя изменился голос?
Роке-Навозник опустил голову.