Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Читали «Отцы и дети». Читал сам Аркадий Петрович. Базаров! Нигилисты!..
— Поглядите! — сказал Туровский. — Какое было раньше молодое поколение! Их волновали разные вопросы и проблемы. Есть ли бог? В чем цель жизни? Что такое бесконечность? Что такое любовь?… — Катря вспыхнула, и на Туровского пахнуло теплой, даже горячей волной.
— Дурень! — отозвался Пиркес. — Этого нам только не хватало! Война! Гибнут миллионы людей, мир скоро превратится в пустыню! А мы будем спорить о боге, цели жизни и бесконечности! Ха-ха-ха!
Аркадий Петрович схватил книжку.
— Собственно, мы говорим не на тему, господа! Я предлагаю обратить ваше внимание на… характеристики героев… И… и их споры с отцами.
От просьбы обратить внимание на характеристики сразу же стало скучно. Ну, да: Хорь — практик, Калиныч — идеалист… Кажется, запахло уроком словесности.
Макару впервые в жизни приходилось не самому читать, а слушать. И это приковало его внимание. Базаров, безусловно, неплохой парень. Хотя вообще нигилисты дураки. Из ничего ничего и не может быть. Нигилисты — ничто. Человек не может только отрицать. Человек должен и утверждать что-нибудь. А что утверждает он, Макар? А? Макар даже растерялся. Фу ты, черт! Он кажется, ничего не утверждает. Впрочем, он и не отрицает ничего. Вот тебе и раз! Как же это так?!
Тут Потапчук прервал чтеца. Описание жизни братьев Кирсановых, тургеневских помещиков, пришлось ему не по душе. Вот еще лодырь с английскими манерами!
— Черт! Что за дурацкая жизнь!
— Жизнь! — пренебрежительно отозвался Репетюк. — Вы понимаете, мистер, что такое жизнь? — Репетюк как раз только что остро позавидовал англизированному помещичьему братцу. И какого черта, собственно, эти милорды ломаются? Жили бы себе и жили. Такая прекрасная жизнь! Имение, хозяйство, бесплатный работник-крепостной. Чего еще надо?!
Пиркес тоже подал голос из своего угла.
— Жизнь!.. — подхватил он. — Я тоже хочу жить… Но я не желаю такой жизни, какая сейчас идет… Ненавижу!
— А какой бы тебе хотелось? — иронически бросил Туровский.
— Вот какой. Океаны и материки. Никаких государств, никаких границ! Одна страна! Никаких религий, наций или там рас. Ненавижу! А впрочем, пускай даже будут. И нации, и расы. Что из того, что негр черный? Что из того, что у китайца раскосые глаза? Человек — это звучит гордо!..
— Человеки, — проворчал Зилов, — тоже бывают разные. Есть Пиркес — одесский банкир, и есть Пиркес Шая, у которого ни отца, ни банка. У него есть только собственная голова, руки да еще вот скрипка…
— Ах, Шаечка, сыграйте нам сегодня, пожалуйста!
Шая взглянул на Валю и не ответил. Он продолжал:
— Я хочу такой жизни, чтобы банкира Пиркеса тоже не было. Я его ненавижу. Но банк его мне тоже не нужен. Мы сделаем так. Наш земной шар пышно и ярко зеленеет. Это зреют наши хлеба. Их мы будем есть. В гуще хлебов разбросаны огромные здания. Высокие трубы выбрасывают черный дым. Это наши заводы. Там мы делаем штаны, ботинки и плуги. Вокруг заводов, в чащах зеленых садов, над изумрудными озерами, в просторных белых домах живем мы. Это наши города и села…
— Вы живете в них и играете на скрипке… — Репетюк язвительно засмеялся. — Какая идиллия, сэр!
Но Пиркес вдруг рассердился:
— Да! На скрипке! Идиллия! Я желаю ее не для себя одного, а для всех!
— Весьма благодарен, милорд, но обо мне не беспокойтесь!
— Кто не хочет, тот может уйти!
— Куда, сэр? Ведь вы завладели всем земным шаром!
— Черт с вами! Временно можете взять себе половину!
— Покорнейше благодарю, лорд. А я уже и не знал, что мне делать! Не жить же мне с вами, в вашей жизни «для всех». Все равно — глупых, умных, лодырей, бездельников и работяг…
— Ложь! Лодырей мы выгоним на вашу половину!
— А мы создадим из них армию, и они завоюют нам ваши сады, белые дома и изумрудные речки!
Пиркес секунду помолчал. Потом хмуро огрызнулся:
— А мы вам не отдадим! Мы будем защищаться.
— Так бы сразу и говорили, милорд! Вы просто мечтаете об анархических экспроприациях!
Пиркес посмотрел на Репетюка. Он хотел сказать ему что-то резкое и неприятное. Но вдруг передумал и махнул рукой.
— Ну, будет… сэр, или как вас там, граф? Я просто пошутил. Так надоела эта проклятая война и злит…
— Да брось ты, Шая, наконец! — рассердился теперь уже Воропаев. — Неужели ты все еще не можешь понять, что это война последняя?
— Почему «последняя»? Мне кажется, война окончится только тогда, когда уже некому будет воевать. Ну, пускай она даже окончится. Немедленно начнется какая-нибудь другая… Разве может не быть войны, если существуют правительства и государства? У каждого из них свои интересы. Они перессорятся опять! Ненавижу! Вот если б объявить войну против самой войны…
— Ха-ха-ха!
— Собственно, против тех, кому эти войны нужны…
— У вас неплохая память, Пиркес! — Для большей язвительности Воропаев перешел на «вы». — Вы неплохо шпарите наизусть прокламацию, которую мы летом…
— Тише! Тише! Я вас очень прошу! — Аркадий Петрович замахал руками, засуетился. — Ради бога! Я вас прошу!
— Шая прав! — тут же отозвался Туровский.
— Село разорено! — заволновался Потапчук. — Работать некому! Люди гибнут…
Сербин тоже выглянул из-за Венеры Милосской:
— Сколько крови! Сколько страданий! Сколько сирот и калек!
— Война! — Макар вскочил и замахал руками. — Война — это вообще величайшая логическая несообразность! Это вообще величайшее преступление против морали! Это вообще абсолютный нонсенс! — Он был бледен, и прозрачные глаза его расширились.
Зилов молчал. Он поглядывал на всех и на каждого и молчал. В последнее время он стал каким-то молчаливым. Он даже перестал задавать свои вечные вопросы, как будто все ответы были ему известны наперед.