Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
— Ходют тут! — довольно громко заявила тетя. — Не сидится им… Сперва билеты брать неохота, а как увидют контролера, поскорее бегут…
Мальчик ничего не сказал. Оторвал билет и шагнул обратно. Сумка металлическим языком опять зацепилась за его штанину.
— Ты что, ослеп совсем! — заголосила тетя.
Серёжа видел только ее затылок, укрытый косынкой, и мясистую белую щеку. Но уже знал точно, что она похожа на Дзыкину. Такие все чем-то похожи друг на друга. Мальчик дернул ногой, сумка отцепилась и закачалась.
— Не ставили бы в
— Ишшо учить будет! «Не ставили б»! На башку тебе ставить? Ишшо в школе учиться, пионер, наверно! Билет-то оторвал без денег!
Глаза-ягоды у мальчишки сделались большими, а худенькое треугольное лицо побледнело. Он остановился и сказал все еще спокойно:
— Как это без денег? Не слышали, что ли, как звякнуло?
— Звякнуло! Всякая железяка звякать может! Где твои деньги? Ну, где?
— В кассе, — сказал мальчик.
— В кассе? — Она вытянула шею, заглянула под прозрачную крышку кассового ящика и обрадованно подскочила: — Где? Смотрите, где?
— Все они такие, — включилась соседка. — Их воспитывают, а им хоть бы что…
Тетушка вдруг ловко извернулась и ухватила мальчика за локоть.
— А ну иди сюда! Где твои деньги? Пустая касса-то! В милицию тебя, там разберутся.
«Вот скотина», — болезненно подумал Серёжа.
Дядя Витя мельком глянул на зашумевших пассажиров и опять погрузился в статью. Что значила троллейбусная стычка по сравнению с величием мировых культур!
Тетка тащила мальчика к кассе. Тот пытался вырвать локоть и не смог.
— Да ладно, чего привязались к мальцу, — раздались голоса. Но никто не встал.
«Почему не встанут? Почему не заступятся?» — отчаянно думал Серёжа.
— Они и вправду так, — сказал кто-то. — Денег не бросят, а билет рвут. Вот у меня теща водителем работала…
— Да бросьте вы, не все же такие. Мальчик-то симпатичный, он не будет…
Уже со слезами мальчик сказал всем людям:
— Я же не виноват, что деньги сразу в кассу ускочили!
И сестренка его, поднявшись с сиденья, крикнула:
— Он даже не четыре копейки бросил, а пять!
Этот крик словно сорвал предохранители. «Пять!» — отдалось в Серёже. Так же, как раньше. Как в те дни, когда, готовясь к боевому броску, давал он себе стартовый отсчет.
А Севастополь?
Тетка не пускала мальчишку. Она упивалась злобой своей и мясистой силой.
— Пусть докажет! Я видела, что не бросал!
«Четыре!»
Девочка заплакала и побежала к брату. Пассажиры зашумели сильнее, но Серёжа теперь не слышал шума. Все еще надеясь на что-то, он глянул на дядю Витю. Но тот был закрыт журналом, как стеной.
«Три!»
Девочка попыталась оторвать толстые теткины пальцы от брата, но та оттолкнула ее плечом. Кто-то поднимался с сидений. Но проход к передней кассе был еще свободен.
«Два! Один…»
И будто со стороны он услышал свой голос:
— Не трогать!
Эпилог
БАРАБАНЩИКИ,
Мраморные колонны разрушенной базилики — древнего храма в Херсонесе — кажутся с моря белыми свечками. Словно кто-то расставил их среди желтых камней. А море — синее-синее, и лишь у самого борта лодки оно как бутылочное стекло. В этом зеленом стекле висят медузы, похожие на большие прозрачные пуговицы. А ближе к берегу просвечивают бурые и косматые, как шкура мамонта, водоросли. Они качаются туда-сюда вслед за волной.
Ялик, стуча мотором, шел вдоль берега и постепенно подбирался все ближе к скалам. Наконец человек, сидевший на корме, сказал:
— Хватит. А то тюкнемся килем о камни.
Другой человек, молодой и веселый, поддержал его:
— Точно. А ну десантируйтесь на берег! Тут глубина по колено… Эй, лодку перевернете!
Два мальчика охотно гаркнули «ура» и с борта прыгнули в море.
Глубина оказалась не по колено, а выше пояса.
— Ой-ей-ей! — завопил темноволосый мальчишка с острыми лопатками под белой сетчатой майкой. И обернулся к шлюпке. — Ладно, Сашенька, припомним! А еще брат… Я вчера весь вечер штаны гладил!
Старший брат с шутливым раскаянием сложил на груди ладони:
— Ей-богу, не виноват. Здесь рефракция, преломление света в воде, а я не учел. Казалось, что совсем мелко.
— Рефракция… — проговорил братишка. — Знаю я вас, физиков…
Другой мальчик сказал:
— Саш, это он не из-за штанов. Это он боится, что письмо для Наташки в кармане размокнет.
Он тут же заработал полновесную порцию соленых брызг и, хохоча, кинулся к берегу, чтобы спастись от более страшной мести.
— Генка, Сергей! К обеду будьте дома, а то тетя Лиза вам покажет! И не лазьте на глубину! — крикнул Саша мальчикам.
И ялик стал уходить.
По камням они выбрались на узкий галечный пляж в тени желтого ноздреватого обрыва. Отыскали местечко, куда из-за каменистой кромки берега падало солнце. Скинули шорты и разложили на солнышке. Генка вынул из кармана мокрый, сложенный вчетверо листок, выразительно глянул на Серёжу, развернул бумагу и расстелил на камне, придавив уголки голышами. Сквозь изнанку листа проступали чернильные буквы.
Было еще раннее утро, и на пляже стояла влажная прохлада. Зябко передернув плечами, Серёжа стал выжимать на себе подол рубашки.
Генка сказал:
— Жди теперь, когда все высохнет…
— Можно выжать и надеть, — предложил Серёжа.
— Ага! И ходи потом в жеваном.
— Все равно к концу дня и штаны и рубаха всегда мятые, — рассудительно заметил Серёжа.
— Это у тебя. Потому что карманы набиваешь.
Серёжа промолчал. Встал на колени и запустил руки в мелкие камушки.