Избранное в 2 томах. Том 2
Шрифт:
К Марии Ольга выбралась в метельный день, когда ветер лязгал сорванным с крыш железом, снежный вихрь кружился столбом и вьюга все заносила снегом. Ольга решила, что в такую непогодь на заметенных снегом пустынных улицах будет немного народу, а гитлеровцы будут сидеть в теплых домах. Вьюга валила Ольгу с ног, Ольга пережидала где-нибудь у стены порыв бури и, пряча лицо, торопилась дальше. Ольга пыталась представить себе фронт, но не могла. Она столько насмотрелась танков, орудий, пулеметов, она видела взрывы бомб и снарядов, трассирующий
Но Марии дома не было. Ольге открыли соседи.
— Она уехала в деревню?
— Нет! Она никуда не уехала. Она сейчас на работе.
Ольга вышла в смятении. Мария пошла на работу. К немцам?
Мария оказалась такой же малодушной, как Нина? Быть этого не может…
Ольга опрометью бросилась к Нине.
По счастью, Нина была дома. Сегодня, в воскресенье, ей не надо было идти на службу. Ольга никогда не бывала у Нины, и та немного смутилась, увидев подругу. После жестокой пурги у Нины в квартире было так тепло и уютно: жарко пылал уголь в печах, из кухни струился запах жаркого.
— Вчера как раз выдали паек, — точно оправдывалась Нина. — Сейчас мы с тобой сытно пообедаем. Ты пришла очень кстати! Поскорее раздевайся! Ты совсем продрогла. Как мама?
— Нина! — сказала Ольга. — Ты знаешь, что Мария пошла на работу?
— Конечно! — удивилась Нина. — Давно. Разве ты об этом только сейчас узнала?
Ольга в изнеможении позволила Нине снять с себя пальто и села поближе к горячей печке. Тепло сразу ее разморило. Она опьянела от жары и как в тумане слушала болтовню Нины.
— Мария поступила совершенно правильно, — говорила Нина, — что ж, разве лучше так, как ты: пускай, мол, я сама погибну, пускай погибнет мама и пропадут дети?
— Нина!
Нина сразу опомнилась и бросилась целовать Ольгу. Нина была хорошая, сердобольная девушка, и ей стало жаль Ольгу. Она действительно допустила бестактность, заговорив о матери и детях. Но она должна была вразумить неразумную Ольгу.
— Ах, Оля, ты в самом деле не от мира сего! Советы все отступают и отступают…
— Нина! — простонала Ольга.
Холод в голосе Ольги остановил Нину, но она не поняла, почему Ольга так возмутилась.
— Что, Нина? Разве я говорю неправду? Ну, мы не верим до конца немецким сводкам об окончательном разгроме, но фронта-то ведь и не слышно.
— Я не о том, Нина! Как ты можешь так страшно говорить — «советы»? Так говорят гитлеровцы!
— Ах! — рассердилась Нина. — Ну, какое это имеет значение? Все говорят — «советы», и я говорю — «советы». Разве дело в том, как говорить?
Ольга молчала. Нина продолжала трещать:
— Ничего плохого мы не делаем. Когда наши вернутся, они сами посмеются над твоим упрямством. Нет, не посмеются, а заплачут горькими слезами. Потому что ты погибнешь из-за своего упрямства, только и всего. Если «советы», то есть наши, собираются нас освободить, то им надо освободить нас живыми, а не умершими от голода. Все борются за существование. Одни торгуют на рынках, другие спекулируют, третьи ездят за продуктами в деревню. А разве ты можешь торговать или поехать в деревню за продуктами? У нас есть специальность, и мы должны работать. Вот и вся недолга. Ну, произошла катастрофа. Конечно, мы бы хотели, чтобы по-прежнему оставались сове… наша советская жизнь. Но что же мы можем поделать? Лишить себя жизни, потому что нас победили?..
— Война еще не кончилась, Нина!
— Ах, Ольга! Ты просто ребенок. Ну, война еще не кончилась, ну, нас еще не победили. Но есть ли у нас основания надеяться, что сове… что наши вернутся? Разве немцы отдадут свои завоевания? Ну, будет мир, ну, они уступят захваченные русские области, но разве они отдадут Украину?
— Ты думаешь, Красная Армия не изгонит фашистов совсем?
Нина пожала плечами.
— Разве я это говорю? Если бы так оно было! Но ведь ты сама знаешь, как немцы сильны, какая у них техника, дисциплина, а потом все эти жестокости, зверства…
— Да, — сказала Ольга, — оружием, техникой, дисциплиной можно, конечно, победить. Но жестокостями и зверствами они сами себе роют яму, готовят себе гибель.
Нина перебила Ольгу:
— Ты забываешь, что не все немцы — фашисты. Не все они, разумеется, и звери. Пройдет угар войны, порядочные немцы получат возможность вернуться к жизни, и тогда переменится сама Германия. Вот у нас на бирже есть один парень, совсем еще молодой, такая, знаешь, лирическая, мягкая натура…
— Ты уже знаешь его натуру?
— Фи, Ольга! — рассердилась Нина. — Как тебе не стыдно! Я только говорю…
Ольга встала. Туман от тепла уже рассеялся.
— Я пойду. У меня что-то разболелась голова. Я даже плохо тебя слышу…
— Не дать ли тебе пирамидона? У меня хороший, немецкий, пирамидон…
— Спасибо, Нина. У меня есть пирамидон.
Ольга надела пальто. Нина крепко ее расцеловала. На пороге Ольга остановилась.
— Ты не знаешь, в какие часы работает Мария? Я все-таки хочу ее повидать.
Нина смутилась.
— Видишь ли, — сказала Нина, — на работу к Марии тебя не пропустят, ты лучше зайди к ней домой.
— Почему не пропустят? — удивилась Ольга. — Разве сейчас уже не пускают в бургомистрат?
Нина замялась:
— Видишь ли, надо в конце концов быть логичным, ничего особенного тут как будто нет. И все-таки, знаешь, есть в этом что-то неприятное. Странно, конечно, как Мария могла переломить себя. Да и на тот случай, если вернутся сове…
— Где работает Мария? — спросила Ольга. Сердце у нее сжалось от смутной тревоги. — Она работает переводчицей?