Избранное в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Я живу теперь у матери.
— Ах вот как! — обрадовался Миколайчик. — А я не знал! Я думал, вы уехали в деревню.
— Нет, — сказала Ольга, — к сожалению, мне некуда уехать. — Она смотрела на Миколайчика: Миколайчик умышленно говорил только о футболе, чтобы Ольга не заговорила о чем-нибудь другом. Он, очевидно, решил таиться. Что ж, она не заговорит.
— Вы где-нибудь работаете? — спросил Миколайчик, пугаясь паузы. Он поглядывал исподлобья — не прислушиваются ли сотрудники к их разговору?
— Я не работаю, — сказала Ольга, — мама умерла, у меня на руках ее дети…
— Ах! —
Ольга вспомнила, как у Миколайчика умерла сестра, как он горевал, а она его утешала. А теперь у нее умерла мама, но им не о чем говорить.
Ольга поднялась.
— До свидания, Миколайчик. Я заходила сюда по делу, и мне захотелось навестить вас… — Ольга бледно улыбнулась.
Миколайчик вскочил и пожал Ольге руку. Он бросил на Ольгу теплый, дружеский взгляд, как когда-то.
— До свидания, Ольга. Очень рад, что вы живы. Когда нам для заседания отдела понадобится стенографистка, я вызову вас. Оставьте мне ваш новый адрес.
Ольга дала свой адрес. Зачем она дала свой адрес? И почему он заговорил вдруг о стенографии? Ольга не предлагала своих услуг и ни о чем его не просила…
— А на футбол мы с вами непременно будем ходить, — весело сказал Миколайчик, — непременно! Мы организуем прекрасную команду, и надо будет хорошенько потренироваться, чтобы победить!.. Вы придете к нам на тренировку. Я зайду за вами, и мы пойдем вместе.
Ольга вышла. На сердце у нее было тяжело. Зачем она ходила к Миколайчику? Притворяется он или не притворяется, что увлечен перспективами футбольного сезона, все равно он не подпольщик. Ну, какой из него подпольщик? А если он и подпольщик, то какие у него основания доверять Ольге? Только то, что они вместе ходили на футбол. Было просто бессмысленно идти к Миколайчику и на что-то рассчитывать… Он только из вежливости говорил с нею о футболе…
Вдруг Ольга стала как вкопанная. Ее пронизала ясная, волнующая догадка: Миколайчик говорил вовсе не о футбольных командах!
Ольга быстрым шагом пошла назад. Сердце у нее колотилось. Она пустилась чуть не бегом. Померяться силами с немцами! Готовит бутсы и мячи! «Готов к труду и обороне!» Тренироваться, чтобы победить!..
Но на Театральной площади дорогу Ольге преградила огромная толпа. Люди медленно брели по мостовой, покрытой слежавшимся снегом. И всю огромную, чуть ли не тысячную толпу окружали гитлеровцы с автоматами и штыками. Ольга увидела пилотки, красноармейскую форму… Пленные!.. У нее потемнело в глазах. Это впервые после оккупации Ольга увидела красноармейцев!.. Она бросилась вперед, но вдоль тротуара столпились люди.
Пленные брели, еле переставляя ноги. Какие это были страшные ноги! Сапоги у пленных были сняты. Большая часть тащилась по снегу босиком, некоторые обернули ступни портянками и обвязали бечевками. Шинелей и гимнастерок тоже не было: на ветру и морозе пленные шли в одних нижних рубашках, окровавленных и заскорузлых. Кое у кого на плечах болтались мешки или лоскутья истрепанных немецких шинелей. Снятые с трупов, кровавые эти лоскутья тоже все заскорузли. Пилотки были лишь у немногих, большая часть шла с обнаженными головами. У всех красноармейцев были, наверно, хорошие шапки-ушанки, но их содрали вместе с теплой одеждой. Исхудалые лица несчастных заросли косматыми бородами, и только глаза сверкали в этой страшной растительности. Они едва шли, едва переступали ногами — очевидно, давно уже без пищи и без питья. Кто был покрепче, на того с обеих сторон опирались двое слабых, вконец изнуренных. Когда кто-нибудь падал, конвоиры сразу поднимали его ударами сапог…
Толпа залила всю улицу от тротуара до тротуара. Машины на перекрестке остановились и пережидали. В машинах сидели гитлеровские офицеры, надменно и презрительно поглядывая на толпу пленных. На другой стороне улицы Ольга увидела в машине майора Фогельзингера. Он тоже глядел надменно и презрительно. Ольга тотчас отвернулась, чтобы майор не заметил ее. Кажется, он ее не заметил. Как стал он ей мерзок в эту минуту!
Юноша с русой бородкой покачнулся, шагнул в сторону. Он, видно, терял силы. Конвоир прикладом винтовки толкнул его в толпу пленных. Юноша покорно поплелся дальше. Он пошатывался, ноги у него подламывались. На углу старушка нищенка вынула из сумы сухарь и ткнула юноше в руки. Юноша не брал, он не понимал ее. Может, он был слепой? «Хлеб!» — крикнула ему старушка нищенка. Юноша повел на нее мертвыми глазами. «Хлеб! Хлеб! Ешь!» — крикнула старушка нищенка. Юноша понял. Судорога пробежала по всему его телу. Он сунул в рот сухарь, но у несчастного не было сил разгрызть его, и слезы потекли у него из глаз. В это мгновение подскочил конвоир, ударил его по лицу и выбил сухарь. Сухарь упал под ноги в снег. А конвоир штыком ткнул в пленного. Широкий штык вонзился ему в грудь чуть не по самое дуло винтовки. Пленный упал.
Больше Ольга уже ничего не видела. Она закачалась, как на волнах, ей стало дурно, она поняла, что падает, — и потеряла сознание…
Первое, что Ольга увидела, когда пришла в себя, было лицо майора Фогельзингера.
Ольга не могла понять, откуда взялся майор Фогельзингер и что с нею произошло? Она сидела на скамье в Пушкинском сквере. Майор Фогельзингер стоял перед нею. Шофер майора натирал ей снегом виски.
— Она открыла глаза, — сказал шофер.
— Вам лучше? — спросил майор.
— Что случилось? — прошептала Ольга.
— Слава богу, вам лучше! — сказал майор. Он кивнул шоферу, тот откозырял и пошел к машине. Майор присел на скамью около Ольги.
Ольга в испуге смотрела на майора. Дурнота прошла, силы возвращались к ней, но она еще не совсем пришла в себя. Откуда взялся майор? Она огляделась, увидела улицу, улица была совершенно пуста, но Ольга сразу вспомнила все. На том месте, где упал пленный, не осталось даже пятнышка крови, — кровь уже присыпали снегом. Ольга закрыла глаза и застонала.
— Что с вами? Вам опять хуже? — участливо спросил майор. — Взгляните на меня, фрейлен.
Но Ольга сидела, закрыв глаза. Она оправилась, ей стало совсем хорошо, — уж лучше бы ей никогда не было хорошо! — но она не могла видеть рядом эту противную фашистскую рожу! Зачем он здесь? Какое имеет он право находиться здесь, рядом, в такую минуту? Какое имеет он право оказывать ей помощь?
Майор положил Ольге руку на плечо, чтобы поддержать ее, но Ольга гневно дернула плечом и сбросила эту мерзкую руку. Судорога отвращения и гнева пробежала по всему ее телу.