Избранное в двух томах. Том I
Шрифт:
Он заторопился: догнать! Старшина обернулся на звук шагов:
— А, помощничек! Куда путь держишь?
— Да не знаю… — откровенно признался Иванов.
— А мы с Машей решили на Балаклаву. Оттуда в горы близко. А там — партизаны.
— Примите и меня…
— Давай, матрос! — охотно согласился старшина. — Втроем веселее.
По мере того, как они уходили дальше, держась в тени береговой кручи, им все меньше встречалось людей. Иванов, старшина и Маша шли сейчас от мыса Херсонес на юг, а большинство отступающих из Севастополя собралось севернее
Вот уже и совсем безлюдно под обрывом… Только кое-где на светлой прибрежной гальке в ночной полутьме можно заметить противогаз, сброшенную гимнастерку или матросскую робу.
Ступали осторожно, оберегаясь, чтобы не прошуршал, не стукнул под ногой ни один камешек.
Голубоватый металлический свет бесшумно упал, резко обозначив тень обрыва. Он быстро укорачивал ее, словно вдавливая тень в прибрежную гальку. Вслед за старшиной и Машей Иванов метнулся к скале, прижался к ноздреватому, еще теплому камню. Поверху, в черно-синем небе осыпались, тая, голубые искры. От кручи к воде, сгущаясь и вытягиваясь, бежали, возвращаясь, вспугнутые ракетой тени.
Теперь они ступали еще осторожнее. Море им помогало: вечно неугомонное, оно и в эту тихую, безветренную ночь гнало к берегу невысокие, почти неприметные в темноте волны. Но и эти маленькие волны, набегая на прибрежный песок и шелестя по нему, скрадывали звук шагов по гремучей гальке.
Прошли, наверное, с километр и остановились: шагах в пятидесяти впереди, около воды, — большое черное пятно, очень приметное на беловатом галечнике. Нет, это не глыба камня. Как будто что-то пошевеливается…
Старшина предостерегающе махнул рукой.
Все спрятались за большой, косо торчащий из галечника обломок скалы.
Напрягая зрение, Иванов вглядывался: «Что там шевелится?»
— Пошли! — негромко позвал старшина и шагнул из-за камня.
То, что издали представлялось темным пятном, оказалось лежащим на боку грузовиком — полуторкой. Наверное, водитель, чтобы машина не досталась врагу, пустил ее с обрыва.
Когда до грузовика осталось несколько шагов, из-за его покореженного корпуса вышли два солдата. Их лица скрадывала тьма, но можно было понять — один постарше, а второй, тонкий, невысокого росточка, совсем юн. Один из них, тот, кто постарше, сказал смущенно хрипловатым, прокуренным баском:
— Мы вас за немцев посчитали. Везде они тут, — солдат говорил опасливо, вполголоса. — Вот только над нами, поверху, вроде еще нету…
Солдат, видать, был не скуп на слова, и старшина нетерпеливо перебил его:
— Мы — к Балаклаве. Пойдете с нами?
— Не ходите! — сказал после секундной заминки солдат. — Тут матросы, тоже двое, шли, а по ним из пулемета… Обоих наповал.
— Так… — протянул старшина. — Далеко это?
— С километр отсюда… — Солдат показал вдоль берега. — За поворотом,
Тусклый, беловатый с синью отсвет, побежавший по галечнику, заставил всех спрятаться за грузовик. Немецкая ракета опускалась там, где только что прошли Иванов, старшина и Маша. И словно отвечая этой ракете, взлетела такая же, вея синеватым стылым светом, в той стороне, куда только что показывал солдат.
Ракеты погасли. Снова стало темно. Где-то далеко-далеко глухо простучал и замолк пулемет.
Все сидели в молчаливом раздумье. С трех сторон — враг, с четвертой — море. К Балаклаве не пройти. Станет светло — и под обрывом вряд ли удастся утаиться. Без оружия не навоюешь. Одно остается — плыть, с надеждой, что в море подберет какой-нибудь свой корабль.
Старшина потрогал кузов автомашины.
— Если снять… вроде плота получится…
— Мы уже пытались с Петей, — пожилой солдат показал на своего молчаливого товарища. — Кузов поколотый, да должон держаться. Вот винты все открутить не можем.
— Попробуем… — старшина поднялся. — Только бы фрицы нас не засекли. Ты, Маша, — сказал он девушке, — сядь в сторонке, поглядывай, — предупредишь, в случае чего.
Принялись за дело. Старались действовать без шума.
Сброшенная с обрыва полуторка лежала с измятой кабиной и сплющенным капотом, с изогнутой рамой шасси. Деревянный кузов, на котором четко белели в темноте продольные трещины, упирался бортом в песок. От удара несколько винтов, крепящих кузов к раме, выдрало. Но на остальных он еще держался.
Еще раньше пожилой солдат — его фамилия Васюков — разыскал в кабине шоферский инструмент. Орудуя гаечными ключами, он с Петей сумел отвернуть несколько гаек. Оставшиеся никак не поддавались.
Но то, что трудно для двоих, вдвое легче для четверых. После долгих хлопот удалось отделить деревянный кузов от железного скелета машины. Еще раз, насколько позволяла темнота, обследовали кузов. Во многих местах доски были расколоты и держались на железных скрепах шатко. Если подымется волна… Но небо — ясное, звездное — не предвещает дурной погоды.
Осмотрели колеса. С двух из них удалось снять камеры и накачать их отысканным среди инструментов насосом. Их, а также найденную неподалеку бочку из-под горючего кое-как прикрутили к бортам — для лучшей плавучести.
Позвали Машу. Впятером стали потихоньку стаскивать кузов к воде. Его днище заскрежетало по галечнику.
Вода впереди, только что бывшая темной, сверкнула белым металлическим блеском. Опять ракета… Все, не сговариваясь, припали к земле.
Снова сомкнулась тьма.
— Потихоньку, ползком! — шепнул старшина. — Толкай.
Прохладная волна обдала ноги. Качнуло кузов.
— Слава те господи! — вздохнул Васюков. — Теперь поедем.
Кузов колыхался на воде, новая волна, набежав, несильно, со звонким плеском, ударила в доски. Всем было уже по пояс. Иванов слышал, как старшина, толкающий кузов с другого борта, — вместе с ним там была и Маша, — сказал ей вполголоса: