Избранное в двух томах. Том I
Шрифт:
Хорошо бы ему в армии послужить. Это поможет ему выработать настоящий мужской характер, поможет определиться, как многим помогало… Но ведь это только на будущий год! А за год многое может случиться.
«Ага, Андрей Константинович, — ловлю себя на мысли, — и ты на армию уповаешь, что она тебе сына довоспитает, доделает в нем то, что вы, дорогие родители, завершить не смогли!»
Родителей в определенном смысле можно разделить на две категории: одни жаждут, чтобы их сына призвали на военную службу и сделали настоящим человеком, другие же считают, что их дитя и без того умное и терять годы на армейскую службу ему ни к чему. Но годы срочной службы полезны всем. Армия не только приучает к порядку и прилежанию, самое главное — она вырабатывает чувство ответственности. Школа ответственности — вот что такое армия для молодого человека.
Школа
Об этой «очередной шишке» был разговор в полку Рублева на отчетно-выборном партийном собрании.
Крупный разговор. Собственно, касался он не только Макарычева. Началось все с того, что в полку в соответствии с планом боевой подготовки проводились пулеметные стрельбы с ходу из бронетранспортеров. В роте Бакрадзе, а следовательно, и во взводе Макарычева, в один из дней стрелять должны были молодые, первого года, пулеметчики, которым предстоит сменить «старичков», готовящихся уйти в запас. Стрельбы прошли не ахти как. Бакрадзе попросил у Левченко разрешения отстреляться повторно, и тот дал согласие. Повторные стрельбы прошли значительно лучше — рота Бакрадзе, в основном за счет взвода Макарычева, по результатам вышла в передовые. Но в тот же день заместитель Рублева по политической части позвонил мне и сообщил, что высокие показатели стрельб в роте Бакрадзе — не что иное, как очковтирательство. Началось расследование. И вот что выяснилось. Об этом-то потом и говорили на собрании и крепко пропесочивали виновных. Оказывается, в роте возникло «тайное движение» — в последний момент подменять малоопытных первогодков испытанными стрелками из старослужащих. Надо сказать, что подобные штучки вообще-то в нашей дивизионной жизни не новость. В прошлом году был случай, когда на таких же стрельбах одного молодого пулеметчика, в успехе которого сомневались и командир и товарищи, подменил опытный стрелок — один из курсантов высшего училища, проходивших в то время у нас в дивизии практику. Виновные понесли строгие взыскания, чтобы другим было неповадно. Но дурной пример заразителен. И ведь вот когда сказалось, через год… Впрочем, возможно, до такой хитрости в роте Бакрадзе, а точнее, во взводе Макарычева дошли и своим умом.
Я знал, что ни Бакрадзе, ни Макарычев в этой истории не первовиновники. «Инициатива» родилась где-то внизу — сначала в одном расчете, а потом, видимо в порядке «обмена опытом», и другие ее подхватили. Правда, подхватили далеко не все, так что хотя и была круговая порука, но не всеротного и даже не всевзводного масштаба. Но если эта штука заводится, ее надо истреблять нещадно.
Как доложил мне Бахтин, который по своей комсомольской части тоже занимался этой историей, первым, кто запротестовал против показухи, был известный мне молодожен, водитель Ладушкин. Он вступил в спор с «патриотами расчета», когда кто-то из них предложил перед стрельбами произвести «для большей гарантии» успеха тайную замену. Как ни спорил Ладушкин с товарищами, как ни доказывал, что их затея смахивает на жульничество, убедить их ему не удалось. Наоборот, они доказывали ему, что, если он «болеет» за успех своего расчета, должен согласиться с ними. Согласиться он не согласился, но и выдавать товарищей не стал.
Стрельбы прошли, расчет получил высокую оценку. Но Ладушкина это вовсе не радовало, и вечером, встретившись с комсоргом ефрейтором Горелым, он поделился с ним своими сомнениями — прав ли был, что умолчал, не заявил о готовящемся обмане сразу? Горелый на это отреагировал гневно. Сказал Ладушкину, что он поступил не по-комсомольски: конечно, ябедничать на товарищей — последнее дело, но своим молчанием дать им возможность поступить, если говорить прямо, бесчестно — еще хуже.
Конечно, Горелый был прав, упрекая Ладушкина. Но все-таки, как ни суди, у этого такого тихого на вид паренька хватило гражданского мужества пойти против товарищей, ступивших на неверный путь. Далеко не каждый, смелый в других обстоятельствах человек может проявить мужество такого рода.
Выслушав Ладушкина, Горелый предложил: «Пойдем поговорим с ними!
Когда вся эта история стала известна Рублеву, он пришел в ярость — в полку уже давно не случалось чего-либо подобного. Хотя очковтирательство было обнаружено лишь в одном взводе, у Макарычева, Рублев приказал считать недействительными результаты стрельб по всему батальону Левченко. Того это, естественно, не только огорчило, но и обидело, характер-то у Левченко — порох. Но в характере Бакрадзе, которому Левченко в свою очередь предъявил претензии, почему тот допустил в своей роте такую подтасовку, пороха еще больше, чем у Левченко. Все свои гневные эмоции Бакрадзе обрушил на Макарычева. Ну, а после того, как на экстренном комсомольском собрании виновным было воздано должное, на них наложил взыскание и комбат, сочтя, что взысканий, какие им может дать комвзвода за такие прегрешения, будет маловато. Словом, сработала, как это бывает в подобных случаях, цепная реакция.
Реакция, в общем, верная. В армии один отвечает за всех, особенно если этот один — старший, и все отвечают за одного, тем более если он самый младший.
Макарычеву, конечно, пришлось переживать больше, чем Левченко или Бакрадзе. Бедняга лейтенант за последнее время надеялся, и не без оснований, что его взвод займет одно из передовых мест в полку, и вот ложка дегтя неприятностей внезапно ввалена в бочонок меда похвал, который Макарычев уже видел перед глазами и готовился разделить со своими подчиненными.
Но одной ложки дегтя судьбе лейтенанта Макарычева, видимо, показалось мало. Получилось как-то так, без чьего-либо умысла, а просто в соответствии с заранее составленным графиком офицерских дежурств, что именно в тот день, когда взводу Макарычева были назначены повторные стрельбы с ходу, сам он оказался помощником дежурного по полку и не смог перед выходом на стрельбы быть в своем взводе — ни проверить, ни поговорить. Подменить же Макарычева не догадались.
Изнывая от тревоги за то, как пройдут повторные стрельбы, Макарычев не вытерпел и, без ведома дежурного, на его машине примчался на полигон. Взводу Макарычева было назначено стрелять не первым, и он все-таки успел поговорить со своими солдатами. Но пожалуй, лучше бы не говорил. Боясь, как бы стрельбы не прошли плохо, он начал нервозно «накачивать» солдат, которым предстояло стрелять, и вольно или невольно заразил их своей нервозностью, вместо того чтобы вселить уверенность. Сев в один из бронетранспортеров за минуту до выхода того на линию огня, он так усиленно наставлял пулеметчика, что парень, когда пришло время стрелять, был уже вконец взвинчен тем, что рядом — лейтенант, все время твердивший: «Смотрите у меня! Промажете — взводу позор, а вам — больше всех!» Ну, и промазал солдат…
Взводу Макарычева стрельбы зачли, но оценка по той причине, что этот самый солдат пустил пули мимо, была снижена. Ох и казнил себя Макарычев, что так «помог» своему подчиненному! А вдобавок Макарычеву досталось за то, что он без спроса умчался с дежурства на стрельбы.
В общем, хотел Макарычев как лучше, а получилось — как хуже. Но самое худое не в том, что он оставил дежурство, и не в том, что «занервированный» им пулеметчик плохо выполнил упражнение по стрельбе, и даже не в том, что новые стрельбы были перед тем назначены уже всему батальону, они могли быть назначены и без всякого ЧП. Самое скверное в том, что в полку обнаружились обман и круговая порука — пусть в небольшом масштабе, только в одном взводе, даже в одном расчете, но обнаружились. А раз это так — нужна профилактика во всеобщем масштабе.