Избранное
Шрифт:
Он тупо смотрел на нее.
— Что же ты молчишь, Джек? Скажи что-нибудь. Я вывела тебя из несчастного состояния?
Он отозвался после долгой паузы:
— Да, спасибо. Мне всю ночь было неспокойно из-за Алекса, а теперь я испытываю большое облегчение, узнав, что не мог видеть его машину. — И, еще немного помолчав, продолжил: — Но, может быть, ты и права, Чеденг, я только обманывал сам себя, думая, что боюсь за Алекса, тогда как на самом деле ненавидел его, потому что вчера он был с тобой, а я так тебя хотел. Но вот чему ты можешь поверить: вчера ночью я действительно мучился страхом за него.
Он поднялся, не глядя на нее.
— Мне пора на день рождения твоего свекра. Подождать тебя, или мне лучше пойти раньше?
— Андре заедет за мной после полудня.
— Тогда я пойду. Чеденг, постарайся простить мне все это ужасное, что я тут наговорил. У меня был срыв. Увидимся позже?
И он быстро пошел к двери. Он уже повернул ручку, когда она сказала:
— Закрой дверь, Джек, и иди сюда.
Он вернулся, опять сел. Она задумчиво наклонила голову. Но теперь их как будто не разделял даже этот ерундовый столик, хотя по-прежнему важно было не касаться друг друга.
— Так ты хотел меня вчера?
— Я ведь уже сказал: пожалуйста, прости все те глупости, что я наговорил…
— И я хотела тебя вчера, Джек.
— Чед, давай не будем говорить того, о чем можем пожалеть.
— Я наговорила много такого, о чем уже жалею.
— Я просто хотел выяснить…
— Ничего ты не выяснил, Джек. Я солгала тебе.
— О нет, только не это!
— Увы, это так.
— Вы с Алексом… Вы не были вместе всю ночь?
— Нет. Я солгала. Разве не этого ждут от жены?
— Так что же случилось на самом деле?
— Мы действительно поехали в мотель, действительно занимались любовью, и я действительно хотела остаться на всю ночь. Но Алекс сказал, что ему нужно срочно где-то быть. Так что в половине двенадцатого мы вышли из мотеля, и он отвез меня домой. Мы расстались около полуночи. Во сколько ты видел тот белый «камаро»?
— Около двух часов.
— Теперь ты будешь думать, что я бессердечная потаскушка.
— Нет, правда все равно выходит наружу.
Их опять разделяло нечто большее, чем столик.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Чед, ты и я — мы просто не можем…
— Я не о нас говорю.
— А, об Альфреде.
— Ты сообщишь ей?
Он смотрел на край стола, упиравшийся в его колени, словно это было нацеленное на него оружие. Не разыграла ли она всю эту сцену, чтобы довести его как раз до такого состояния? Не была ли она женой, которая играла роль неверной, чтобы сохранить верность? Она все еще любит Алекса, подумал он, и теперь она сделала так, что я не могу ничего предпринять против него. Но когда он заговорил, его голос не был голосом загнанного зверя. Если даже все это инсценировка — что ему до того? Как бы она ни маневрировала, его позиция теперь ясна.
— Нет, Чед, — сказал он. — Я никому не скажу.
— Только потому, что я сказала, что твои помыслы… нечисты?
— Не говори глупостей, конечно, нет. Во-первых, я все еще не знаю, была ли это его машина; а если и была, то связано ли это как-нибудь с убийством. Во-вторых, если бы даже я наверняка знал, что он причастен к смерти Нениты Куген и к убийству Иветты, я все равно ничего бы не предпринял.
—
— Я сказал, что все равно ничего бы не предпринял.
— Тогда как насчет твоего обещания Альфреде? Или насчет того, что правда, как ты сказал, все равно выходит наружу?
— Если она и выйдет, то без моей помощи. Я теперь вижу, что есть вещи поважнее правды, и одна из них заключается в том, что в данный момент Алексу никак нельзя уйти со сцены. Страна слишком нуждается в нем. Может быть, он — последнее препятствие, которое стоит между нами и… анархией? фашизмом? «последним прощай»? Во всяком случае он не должен прекращать свое дело, а это поважнее, чем смерть двух девушек.
Она откинулась на спинку дивана, провела рукой по лицу и словно разгладила его — на нем осталась только бледность. Низенький столик опять стоял между ними как барьер, но теперь они могли коснуться друг друга.
— А что бы сделала ты? — спросил он с любопытством.
Она бросила на него взгляд словно издалека; это он почувствовал, но не почувствовал его нежности.
— Я бы тоже не смогла и пальцем пошевелить, — сказала она. — И не потому, что он мой муж и отец моего сына. Он нужен, нужен сейчас. Кем бы он ни был, что бы ни натворил, он должен продолжать свое дело. Сегодня утром я получила американские визы. Я жду Андре, чтобы уговорить его уехать немедленно. Все уже готово. Ты можешь спросить, почему же я не остаюсь рядом с ним, раз верю в его дело. Но он и не нуждается во мне, я для него только помеха, препятствие. Он будет делать свое дело лучше, если я не буду ему мешать. Возможно, он думает, что хочет видеть меня и Андре рядом с собой, но ведь он только боится за нас. Он занят опасным делом и будет меньше колебаться, зная, что не подвергает риску меня и будущее Андре. Я совершенно спокойно говорю себе: я буду рада узнать, что он виновен в смерти Нениты и Иветты, потому что это докажет — он беспощаден, беспощаден ко всем, кто может остановить его, а ему надо быть беспощадным, чтобы спасти нас. Но он не может быть беспощадным до конца, если я и Андре здесь — тогда все усложняется. Из-за нас у него все время натянуты нервы. Вот почему нам с Андре надо уехать.
— Ты думаешь, Нениту и Иветту действительно могли убить из-за этого — чтобы они как-то не помешали ему?
— Нениту не убивали, а Иветта убита торговцами наркотиками.
— Тогда почему мы так стараемся его оправдать?
Она пристально взглянула на него.
— Вот и я удивляюсь. Почему тытак старательно все выслеживаешь, если готов оправдать его и не выдать полиции?
— Я должен точно знать, что он виновен. Только тогда мое молчание будет хоть что-то стоить.
— Значит, ты намерен расследовать и дальше?
— Я не успокоюсь, пока не узнаю правды или по меньшей мере не сделаю все возможное, чтобы узнать ее. Для меня важно узнать правду, а не возвестить о ней.
— Тогда почему бы тебе не спросить Алекса напрямую?
— Потому что это, если он виновен, может вызвать у него панику. Сдадут нервы. Получится, что я играю на руку его врагам. Я могу помешать ему, остановить его. Рисковать этим я не хочу и не буду. Чед, а ты бежишь отсюда только потому, что сама боишься спросить его напрямую?