Избранное
Шрифт:
Разговор вернулся к кошмарной ночи, выпавшей Джеку накануне («Три кошмарные ночи подряд», — усмехнулась Моника), о которой он поведал с большими подробностями, но промолчал о белой машине.
— Алекс, — сказал он, — когда я первый раз встретил эту девушку, она сообщила, что знает тебя.
— Ах вот как? Очень может быть. Весь мир — мой кабинет. Бедняжка. Полицейские знают, кто убил ее или приказал убить. Заправилы уголовного бизнеса. Но кто донес на нее — вот в чем вопрос.
— У меня двое на подозрении, — сказал Джек. —
— Так это же приятель отца Грегги Вирая, — вставил Андре. — Мы его знаем.
— Да, он был с нами в пещере, — добавил дон Андонг.
— А теперь он с язычниками, — сказал Почоло. — А кто твой второй подозреваемый, Джек?
— Некий молодой человек по имени Томас Милан, официант в моем отеле.
— Томас Милан? — переспросил Алекс. — Имя вроде бы знакомо… И я знаю почему — потому что ты упомянул Сеговию. Томас Милан и Исагани Сеговия были в одной молодежной группе — «Кабатаанг Каюманги» [123] . Мне пришлось как-то вносить за них залог, когда их арестовали во время демонстрации у американской табачной фирмы. Это я устроил его на место официанта в твоем отеле, Джек.
123
«Коричневокожая молодежь» (тагальск.).
— О Джек Энсон, а ты хитер! — воскликнула Моника. — Почему ты не сказал мне, что этого Томаса Милана рекомендовал…
— А почему ты держишь его на подозрении? — спросил Алекс.
— Он и эта девушка, Иветта, вместе работали в одном притоне, — ответил Джек, — и он же, кажется, был связан с этим типом, Сеговией.
— Томми и Гани оба отошли от молодежного активизма, — сказал Алекс, — так что я не знаю, что у них сейчас на уме.
— Как раз сейчас, — сказал Джек, — они уже за пределами города, причем оба покинули его чрезвычайно поспешно сегодня утром. И я почему-то связываю это с убийством Иветты прошлой ночью.
— Почоло, — сказал дон Андонг, — разыщи семью этой девушки. Хочу сделать пожертвование.
— Уже разыскали, дон Андонг. У нее только сумасшедшая мать. Я хороню ее за свой счет.
— Столько шума из-за уличной девки, — хмыкнула Моника.
— Но, дорогая, она же умерла, пытаясь помочь Джеку, — возразил дон Андонг. — Если она и не жила по-христиански, умерла-то она по-христиански. Почоло, напомни — я выпишу чек.
Андре, сделай мне еще виски с содовой… Чеденг, дитя мое, почему ты молчишь?
— С днем рождения, пап а ! — сказала она, поднимая бокал.
— Спасибо, дитя мое. Так вчера ты танцевала с Алексом?
— О нет, пап а . С Джеком Энсоном. С Алексом мы занимались куда более серьезным делом.
—
— Я думаю, — сказал Андре, — мама хочет что-то сказать.
— Нет, Андре, говори ты.
— Но, мамочка, это же ты должна сделать.
— О чем это вы? — спросил Алекс, склоняясь к своему семейству.
— Подними бокал, Алекс, дорогой, — улыбнулась Чеденг, — и пожелай нам счастливого пути.
— О чем ты?
— О том, Алекс, что я получила американские визы, и на следующей неделе мы с Андре улетаем.
— Но ведь вчера…
— Что вчера? И вообще, зачем об этом так громко, при людях? О’кей, я переспала с тобой вчера — ну и что? Послушайте, люди, Алекс столь высокого мнения о своих мужских достоинствах, что не может поверить, как это я, переспав с ним, все-таки не решила вернуться к нему очарованной и обожающей женой.
— Я ведь понял так, что…
— Значит, неправильно понял, Алекс. Во всяком случае, все уже устроено. У нас с Андре билеты, и мы улетаем в следующую среду. Хоть кто-нибудь произнесет тост за наш отъезд?
Над столом нависло молчание.
— Это что же такое? — воскликнула Чеденг, поднимаясь на ноги. — Вы все на его стороне?
— Сядь, дитя мое, — сказал дон Андонг. — Ты не думаешь, что надо было посоветоваться с нами, прежде чем заказывать билеты?
— Но, пап а , ведь вы же знали — я только ждала виз. Разве вы или хоть кто-нибудь возражал?
— Я возражаю сейчас! — воскликнул Алекс, тоже поднимаясь на ноги. — Ты не имеешь права отнимать у меня сына. Андре, и ты согласился на все это?
— Но, отец, не могу же я отпустить ее одну!
— А меня оставить одного можно, так получается?
— Алекс, дорогой, люди же смотрят, — пробормотала Моника.
— Пусть смотрят! Чеденг, если ты думаешь…
— Перестань кричать, сынок, и сядь, — потребовал дон Андонг. — Пожалуйста!
— А вы на ее стороне или на моей? — огрызнулся Алекс, так и оставшись стоять.
— Послушай, сынок, я могу только сожалеть о том, что Чеденг решила эмигрировать, но я признаю ее право на такое решение.
— Ах вот как, признаете? Моя жена решает бросить меня, лишить сына, а вы это одобряете?
— Но ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из-под твоей крыши? Ты протестовал? Нет. А почему нет? Потому что чувствовал себя виноватым. Потому что знал, что она права.
— Так вот в какую веру она вас обратила, вас, старого соглашателя…
— Па, ради бога! — воскликнул Андре, схватив отца за руку. — Это же день рождения дедушки!
Алекс вырвал руку и повернулся к Чеденг, которая все еще стояла, не глядя на него.