Избранное
Шрифт:
Похоронили его под ступенями алтаря в манильском кафедральном соборе, рядом с останками дона Мигеля де Бенавидеса, второго архиепископа Манилы (Монтеро де Эспиноса был шестым), но покоился там дон Фернандо меньше двух десятилетий. Ибо к месту его погребения туземцы приносили так много странных даров — рис, цветы, плоды, белых кур и свиные головы, — что в конце шестидесятых годов семнадцатого века власти решили извлечь останки дона Фернандо и перенести их в тайное, недоступное для простого люда место…
Ибо вокруг имени архиепископа сложился миф: будто бы он не умер, а спит в пещере, и встанет, когда придет для того время, и вместе с принцессой Урдухой вернется,
И действительно, к концу века во время сбора урожая 1698–1699 годов разнеслась молва о том, что принцесса с архиепископом разоряют район Биколя, призывая народ возвращаться к языческим культам и сея смуту. Однако войска, посланные подавлять мятеж, не обнаружили ничего, что подтверждало бы присутствие там прелата или принцессы.
Близилось к концу следующее столетие, когда во второй половине 1797 года тревога и ужас объяли Центральную равнину, порожденные слухами о новом появлении принцессы и архиепископа. Крестьяне целыми семьями стали покидать свои хижины и рисовые поля, уходя в дикие края для того, чтобы вступить в языческие общины, которые создавала принцесса, или присоединиться к мятежным отрядам под началом архиепископа. Ночами шайки бандитов, обнаженных и дочерна вымазанных сажей, грабили богатые города. Факелами пылали церкви. На дорогах никто — ни монах, ни помещик не чувствовал себя в безопасности. Смута все ширилась, и для борьбы с нею из Манилы были посланы войска. В лесных чащах они действительно обнаружили воровские сообщества, жившие грабежом и разбоем, но не нашли никаких следов ни принцессы, ни архиепископа, хотя преступники и утверждали, что повинуются именно им. Поселения были сожжены, вожаки повешены. А крестьянам приказали вернуться в свои деревни, и среди них зародилась легенда, что рай, созданный глубоко в джунглях и столь безжалостно уничтоженный, вновь возродится, когда вернутся архиепископ и принцесса.
Еще одним столетием позже в горах Монтальбан, возвышающихся возле Манилы, среди горцев в глухих деревнях стала появляться странная пара: белый мужчина в красной набедренной повязке и туземная женщина в широкой пурпурной юбке патадионг.Впервые это случилось в начале августа 1896 года. Обычно они приезжали верхом, когда спускались сумерки, и, собрав жителей деревни, объявляли, что старые боги возвращаются освободить их. Месяц август станет началом борьбы за освобождение [129] и уже к концу столетия страна будет свободна от испанцев. Мужчины пусть держат оружие наготове — в нужный час их позовут. А прежде, чем умчаться прочь на своих конях, эти двое исцеляли больных, показывая людям, как могущественны духи- анито:вдруг начинал ходить калека или опухоль удалялась из женской груди без единой капли крови.
129
В августе 1896 г. на Филиппинах началась национально-освободительная революция.
Два-три дня спустя мужчина и женщина появлялись в другом далеком селении. Похоже, они кружили по горам. А к середине месяца, побывав во всех тамошних деревнях, исчезли, хотя горцы горели желанием видеть их снова и снова.
А потом, в конце августа, горцы узнали, что в городе вспыхнула революция, восстание, предводитель которого — Андрес Бонифасио,
Три месяца он и его жена скрывались в горах, а в декабре отправились в Кавите, где более успешное восстание переросло в настоящую революцию. Через полгода, в мае девяносто седьмого, горцы, последовавшие за Бонифасио, чтобы принять участие в сражениях, возвратились с печальной вестью: революция шла на убыль, а сам Бонифасио расстрелян на вершине холма в Кавите.
Однако в горах отказывались верить, что он мертв. Здесь считали, что в нем и его жене воплотились мятежные прелат и принцесса из легенды, которые могли лишь притвориться мертвыми, а на самом деле сокрылись от людских взоров, и, когда настанет час, они вернутся вновь.
Два с половиной века прошло с того дня, как архиепископ был погребен под ступенями алтаря в кафедральном соборе Манилы, в могиле, что ненадолго стала его пристанищем. Когда в конце шестидесятых годов семнадцатого века извлекли из земли его останки, чтобы перенести их в другое тайное захоронение, дева, которая потом станет известна как Эрмана Беата, уже совершала отшельнический подвиг в пещере холма Бато, и жестким ложем служил ей тот каменный алтарь, где архиепископ некогда возлежал со своей принцессой-жрицей и на котором он умер.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
АВГУСТОВСКАЯ ТЬМА
Тело, извлеченное из воды только два дня спустя, когда стих тайфун, спешно предали земле.
Во время мессы по сыну Чеденг в черном одеянии и вуали стояла на коленях возле Алекса; рядом они стояли и у могилы. По другую сторону были Почоло и Джек, а между ними — Моника. Дона Андонга хватил удар, и он оставался в постели, хотя послал свои четки, чтобы их вложили в руки юноши. Тем не менее, сказала Моника, старец отказался видеть священника. На похоронах, которые без объявления совершились рано утром, было мало народу. Истерзанный город большей частью все еще пребывал под водой.
Когда участники похорон расходились, выглянуло солнце — впервые за три дня.
Чеденг отодвинулась от Алекса, едва опустили гроб и могилу прикрыли щитом (кладбище представляло собой «парк памяти», могильные плиты здесь укладывали позднее). Они с мужем приехали в разных машинах и теперь тоже разъезжались порознь.
Джек подошел к ней, когда она поджидала у машины своего брата. Чеденг приподняла вуаль.
— А, привет, — промолвила она, бледная, но вполне владеющая собой. И, поцеловав его в щеку, добавила. — Дорогой мой, я никогда не забуду того, что ты сделал для бедного Андре.
— Я не сделал того, что обещал, Чед. Я не привел его домой.
— Тут ничем нельзя было помочь.
— Моника говорит, ты не ночевала дома?
— Не ночевала. Я живу в конторе — там и сплю, там и готовлю. Моника беспокоится, но мне надо побыть одной.
— Что собираешься делать?
— Пока ничего. Надо прийти в себя.
— Поездка в Америку откладывается?
— На время. Не могу я сейчас быть на чужой земле. Но не мешало бы переменить место — уехать куда-нибудь в провинцию, подальше отсюда, где ничто бы не напоминало о происшедшем.