Избранное
Шрифт:
Вооружившись всеми этими познаниями, я утвердился во мнении, что кит составляет необходимый компонент нашей жизни, непосредственно или косвенно присутствующий в нашей пище, радостях и забавах, и является незримым свидетелем самых интимных наслаждений человека, что меня повергло в глубокое уныние и навело на самые мрачные размышления.
Я допоздна засиделся над конспектами и, оставшись последним, получил замечание, что пора уходить, но тем не менее не успел всего прочитать и записать — настолько обширной оказалась литература о китах. Я принял решение ходить в библиотеку до тех пор, пока не разузнаю про китов все возможное
Между тем вечерние газеты, которые я купил по дороге домой, сообщали о прибытии кита в Белград:
«Сегодня утренним поездом из Загреба в Белград был доставлен гигантский кит, прозванный Большой Мак, полтора месяца тому назад отловленный под Сплитом, о чем в свое время широко оповещала наша печать. Кит экспонировался в Сплите, Любляне и в Загребе, где, по свидетельству нашего загребского корреспондента, вызвал небывалый интерес. Загребчане все до единого посетили выставленного на обозрение кита, а иные по нескольку раз. Несмотря на то что ввиду непрекращающегося наплыва посетителей срок работы выставки был вопреки предварительным планам продлен, загребчане с большим сожалением провожали кита и стремились использовать последнюю возможность, чтобы еще раз увидеть его.
Для транспортировки морского чудовища понадобился специальный вагон, но особые трудности возникли при перевозке кита на железнодорожную станцию. Учитывая повышенный интерес белградцев, проявленный ими к прибывающему в город киту, выставка, по имеющимся у нас сведениям, будет устроена под открытым небом. Пока не установлено, какое время он будет экспонироваться в Белграде, равно как не утверждены и цены на билеты, однако надо полагать, они не будут слишком высокими и дадут возможность самым широким слоям населения посетить необычную выставку».
Утренние газеты частично перепечатали материалы вечерних выпусков, поместили фотографии и долгожданное объявление о том, что, по всей вероятности, доступ к киту будет открыт с завтрашнего дня на Ташмайдане ежедневно с 8 утра до 8 вечера — двенадцать часов без перерыва. Цены на билеты действительно низкие — всего двадцать динаров для взрослых и наполовину дешевле для детей и военнослужащих. Вход на выставку устроен с таким расчетом, чтобы не создавалась давка. Итак, белградцы, кит ждет вас!
В то утро служащим было не до работы и вообще мало кто сидел на своем месте. В людей вселился бес, не дававший им покоя. Люди слонялись из комнаты в комнату, болтали, по поводу и без всякого повода поднимались на верхний этаж, кричали что-то друг другу с порога и висели на телефоне. Цана порхала по канцелярии — ни дать ни взять вдвое моложе и по крайней мере на пятнадцать килограммов легче; от резких движений грудь ее колыхалась и выпирала из выреза платья. Бухгалтер нервно точил карандаш, постоянно обламывая грифель, а уборщицы врывались в комнату без стука.
По обрывкам разговоров и раскрасневшимся, возбужденным лицам я догадывался о причине всеобщего волнения, но мне никто ничего не говорил. Все были слишком взволнованы и озабочены своими проблемами, чтобы на кого-то обращать внимание, и в избытке воодушевления радовались, словно дети, и не имели ни малейшей охоты дразнить и злить меня. Обо мне попросту забыли, и только эта кобылица Цана, разговаривая по телефону, вызывающе садилась на стол, поворачиваясь при этом ко мне спиной, чтобы я не слышал из трубки ответов. Она беспрестанно намекала на него, избегая произносить слово «кит».
— Ты о нем слышала? Мы должны его увидеть. Мы пойдем с тобой? Как кого? Ты сама прекрасно понимаешь кого — его, — неужели надо еще объяснять? Не интересно? Я думаю, мы получим большое удовольствие. Оденься получше и потеплее; очевидно, нам придется долго простоять.
И так далее. При этом она бросала на меня обольстительные и дерзкие взгляды и усмехалась — мол, не хочешь, не надо, найдутся другие, а ты можешь терзаться любопытством и ревностью.
Между тем я не терзался ни тем ни другим. Я знал, что речь идет о ките, а меня не интересовали ни он, ни она. Цана на мой вкус была слишком перезрелой, тяжеловесной и докучливой, кита я попросту игнорировал. И все же я испытывал обиду, словно ребенок, исключенный из общей забавы. Игра, начатая моей квартирной хозяйкой, продолжалась и здесь — только в измененном варианте. Поэтому, когда старый Бубало, наш архивариус, чувствовавший себя обязанным мне из-за каких-то там услуг, которые я ему оказал, и желавший отплатить добром за добро, в конце рабочего дня уселся за мой стол и завел речь о ките, пытаясь примирить меня с ним, я взбрыкнул, словно норовистый конь, и надулся еще пуще. Снова меня хотели в чем-то убедить, уговорить — а это всегда меня бесило; я его так грубо оборвал, что мне стало его жаль, когда он ушел понурый и обиженный.
Но тем-то он меня и разозлил, что я сразу распознал его намерение пожалеть меня и утешить, как побежденного, проигравшего битву.
Итак, он опустился на стул напротив меня и принялся шелестеть бумагами; он был явно смущен, не знал, с чего начать, а я, испытывая невыразимое, жестокое удовольствие, ничем не хотел помочь старику выйти из затруднительного положения. Начал он издалека. Как живете да как дела, мол, забежал на минутку поболтать, навестить, но я-то знал, что старый Бубало уже много лет без крайней необходимости не поднимался в рабочее время со своего служебного стула.
— Вы не собираетесь пойти посмотреть на кита? — наконец как бы мимоходом и после долгих околичностей выговорил он. — Сегодня ночью его привезут в Белград!
— Вот как? — удивился я и солгал: — Я и не знал. А что, разве на него непременно надо смотреть?
— Все пойдут его смотреть. А про себя я подумал, что, учитывая мои годы, с меня, может, хватит посмотреть из окна, когда его будут перевозить. Ноги у меня уже не те, да и, признаться, толкотни боюсь. Наши товарищи со мной согласились. Как вы думаете, этого будет достаточно? Не осудят меня за это?
— Вполне достаточно, — ободрил я старика. — И никто вас не осудит. А что, и вас тоже захватило это увлечение?
— Захватило. А то как же? Шутка ли — кит!
Старик барабанил пальцами по столу и, хотя мы были в комнате одни, озирался по сторонам, как бы желая удостовериться, что нас никто не слышит.
— Ну и что ж, что кит? — не отступался я. Видимо бес сидел во мне: меня так и подмывало.
— Выходит, — печально заметил старик, опуская голову и избегая встретиться со мною взглядом, — выходит, правду говорят, будто вы его противник.