Избранное
Шрифт:
На нашем подъезде было вывешено большое объявление:
ЛЕКЦИЯ НА ТЕМУ: «КИТ» С ПОКАЗОМ ДИАПОЗИТИВОВ; НАЧАЛО В ВОСЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА, ЛЕКТОР — ПРОФЕССОР, СПЕЦИАЛЬНО ПРИГЛАШЕННЫЙ НАРОДНЫМ УНИВЕРСИТЕТОМХозяйки дома не было. Не было и квартирантов: студента из закутка для прислуги и телефонистки, старой девы, разделявшей комнату с хозяйкой. На столе в холле на видном месте лежала записка: «Ушла смотреть кита». В моей комнате меня ожидало приглашение — домовый совет призывал к шести часам явиться на собрание по поводу организации коллективного посещения кита. «Явка обязательна», значилось в конце, но это был
Я разделся, лег и накрылся одеялом: решил сказаться больным. Меня и правда знобило, во всем теле была ломота, и потому до самого вечера я не выходил из комнаты.
Первой вернулась с работы телефонистка. Через час пришла хозяйка, и я слышал их разговор за стеной.
— Потеряла полдня, а на выставку так и не попала. Все забито школами и организациями, — жаловалась барышне хозяйка. — А этот наш дома? — спросила она и, понизив голос, что-то еще добавила в мой адрес, надо полагать не слишком лестное. Барышня возражала, ссылаясь на то, что в комнате у меня темно и тихо.
— А может быть, и он пошел к нему, — высказала предположение она.
— К нему? — откликнулась пораженная хозяйка, но тут же заявила непреклонно и веско: — Ну нет, не может быть — этот не таков!
И я впервые подумал о том, что, хотя многие меня корят и осуждают, в действительности им мое упорство на руку. Ибо сами они приобретают вес в сравнении с моей отсталостью и косностью. Ведь если бы все, решительно все были на стороне кита, тогда какая бы была в этом особая заслуга?!
Потом я слышал, как хозяйка с барышней Цицей ужинали и собирались уходить. Наверное, на лекцию. Хлопнула дверь, и в квартире снова наступила тишина. Слышался только топот шагов на лестнице — другие жильцы тоже спускались вниз. Наконец все замолкло. Я вспомнил, что говорила обо мне хозяйка, и подумал — быть в моем положении, возможно, не так уж и плохо. Эта мысль несколько утешила меня, и, согревшись в постели, я вскоре заснул и не слышал, как пришел студент, а за ним хозяйка и барышня Цица.
Утром в канцелярии я почувствовал какую-то разительную перемену. Люди притихли, подобрели, присмирели. О вчерашнем посещении кита не вспоминали. В комнатах воцарилась тишина; уткнувшись в ведомости, служащие прилежно трудились в отличие от предыдущих дней. Со мной обходились весьма любезно и мягко. Печать умиротворения, легкой усталости, сладкой истомы — последствий удовлетворенных желаний — лежала на всех. Я разглядывал их с любопытством, точно молодую после первой брачной ночи. Как перенесших большое жизненное потрясение. И они держались замкнуто и отчужденно, как бы тая от посторонних взглядов сильное, глубокое переживание. Они оберегали его, как берегут сокровенную тайну, прятали глаза, не желая выдать свои чувства. Значит ли это, что они насладились наконец китом? Досыта на него насмотрелись? Не обманул ли он их ожиданий и оказался ли он достаточно огромным, черным, страшным чудовищем, внушавшим трепетное благоговение? Довольны ли они теперь и надолго ли успокоятся? А может, на этом все и кончится? Эти вопросы теснились в моей голове, пока я наблюдал их непроницаемые, холодные лица, не дававшие мне никакого ответа.
Я выжидал целое утро. Итак, на всякое чудо дивятся три дня, ликуя и злорадствуя, думал я! Насмотрелись, налюбовались, что же дальше? Другие тоже увидят и тоже утихомирятся. Все мы верим только своим глазам, и ничто так не убеждает, как собственный опыт. И сколько бы родители ни предостерегали детей — напрасно, не поверят, пока не расшибут о стенку лоб. Может быть, и мне не стоило противиться? Своим сопротивлением я только разжигал любопытство. Ребенок и тот не поверит, что огонь жжет, пока не приблизит палец к пламени. Так рассуждал я сам с собой и был готов… на что же я был готов? То прощать, укоряя себя, то мстить, торжествуя. И уже собрался было что-то сказать им по поводу кита, что-то язвительное и злобное, спросить, сыты ли они своим чудом и кто из нас оказался прав? Но едва я открыл рот, разыгралась сцена, окончательно сбившая меня с толку, и язвительные слова, чуть не слетевшие с моих губ, застряли у меня в горле. Было около часу дня, когда в нашу комнату вошла старшая инспекторша по фамилии Марковичева, которая работала этажом выше, в «Югожите». Она пошепталась о чем-то с Цаной, и та обвела всех нас взглядом, словно строй солдат. Потом открыла дверь в другую комнату и крикнула с порога, упершись в бок рукой:
— Протич!
Протич, наш служащий, вскочил с места, вытянулся, словно на смотру, и гаркнул:
— Я!
— Станое! — продолжала выкликивать Цана. Наш курьер Станое, оказавшийся в комнате, откликнулся, став по стойке «смирно». Цана сделала паузу, а потом отчеканила: — Сегодня коллектив «Югожита» организует посещение кита. Вы будете их сопровождать как опытные в этом деле товарищи.
Может, мне только показалось, вероятнее всего, это именно так, но мне почудилось, будто они выпалили дружно:
— Есть, — и прищелкнули каблуками.
— В три часа, — уточнила Цана, и тощая строгая чиновница с верхнего этажа удалилась, а я подумал: «Вот как!» — невероятно радуясь тому, что ничего не успел им сказать. Не слишком уютно чувствовал бы я себя сейчас.
Все остальное время мы трудились молча, а когда после обеда я возвращался домой, то видел издали, как югожитовцы собирались у подъезда, выстраиваясь рядами. Увлечение китом принимало неприятный оборот чего-то военизированного, обязательного и опасного. И даже отдаленно не напоминало мне невинную забаву, как это было еще утром. В нем вырисовывался некий порядок, система, его подчиняли дисциплине. Наша канцелярия за одну ночь вознеслась к высотам главного командования с Цаной в обойме предводителей.
События последующих дней становились все более волнительными.
Газеты неустанно сообщали о росте числа посетителей выставки. Их бывало до пятнадцати-двадцати тысяч ежедневно, а это красноречиво свидетельствовало о том, что за один месяц, в течение которого кит будет демонстрироваться в нашем городе, его едва ли смогут увидеть все белградцы, ибо приходится учитывать тот факт, что каждый посетитель задерживается у экспоната в среднем тридцать минут, пропускная способность пяти существующих входов весьма ограниченна, пространство выставки, равное стольким-то и стольким квадратным метрам, вмещает всего лишь несколько сот человек — все это точно подсчитал досужий репортер.
Если учесть возможный перерыв в работе выставки по причине дождей и ветров, как и стремление граждан увидеть кита по нескольку раз, и присовокупить сюда же до тридцати тысяч ежедневно прибывающих в Белград приезжих, наплыв которых обещает увеличиться в эти дни за счет жителей пригородов и окрестных деревень — подавляющая часть их, без сомнения, тоже захочет побывать на Ташмайданской площади, — тогда окажется, что месяц — ничтожно малый срок и необходимо, чтобы срок этот был продлен. Между тем в связи с огромным интересом к киту всей страны вопрос о продлении выставки может встретить известные трудности… и так далее, и так далее.
Это и подобные известия вызвали в городе панику. Публика испугалась, что не успеет посмотреть кита, и еще яростней стала ломиться на выставку. Страсти накалило еще и то, что в первую же неделю пребывания в городе кита допуск на выставку был прекращен на несколько дней подряд или сильно ограничен. Один день ее резервировали деятели культуры и искусства, главным образом художники, делавшие зарисовки с натуры. Следующие два дня кита снимали киноработники. Затем выставку посетили директора предприятий, представители различных организаций и общественности, проходившие по пригласительным билетам. Таким образом уйма драгоценного времени была потеряна, пропускная способность выставки упала, план нарушился, а пригласительные билеты прямо-таки свели народ с ума. Уж если такие люди посещают выставку и на нее невозможно попасть, значит, там действительно есть на что посмотреть. И ко всеобщему любопытству, и так уже достаточно подогретому, прибавился еще один мощный побудитель — ощущение общественной значимости и престижа. Попасть на Ташмайдан в числе первых приобретало теперь общественное значение, и лишь принадлежащие к избранным кругам приобретали право с первых дней пребывания чудовища в городе делиться впечатлениями о нем на основе личных наблюдений. По тому, каким образом и в какую очередь получены билеты в те первые дни, обладатели их определяли и оценивали свои позиции, виды на будущее (хотя бы ближайшее), свои шансы, свое положение в обществе и репутацию. Наплыв посетителей был столь велик, что не обошлось без происшествий, правда незначительных, если не считать, что одного пенсионера задавил автомобиль, после чего печать предложила, вырвав это дело из власти стихийности, упорядочить процесс посещения кита. Однако проведенное вслед за тем распределение билетов между учреждениями и предприятиями еще больше перегрузило выставку и вызвало нервозность и сутолоку.