Избранное
Шрифт:
Наш современник, испанский философ и писатель Мигель де Унамуно однажды сказал о себе, что «болен Испанией». Так мог бы сказать о себе и Кеведо. Еще совсем молодым, в 1605 году он писал известному голландскому гуманисту Юсту Липсию: «Об Испании я не могу говорить без боли. Если вы жертвы войны, то мы – жертвы праздности и невежества». Эта боль за Испанию, быть может, и есть то главное, что определяет и человеческий облик Кеведо, и его философские, политические, литературные творения.
Мировоззрение Кеведо складывалось тогда, когда в Европе на смену культуре Возрождения приходила новая культура барокко. Уже творчество старших современников Кеведо – Сервантеса, Шекспира, Монтеня, завершавших развитие ренессансной литературы, – несет
Мыслители эпохи барокко, к которым принадлежал и Кеведо, в своем переосмыслении основных принципов ренессансной идеологии и искусства шли гораздо дальше. На испанской почве фундаментальное, почти универсальное значение в их миросозерцании приобрело понятие desengano. Смысл этого понятия для них отнюдь не ограничивался прямым лексическим значением слова «разочарование», то есть ощущением неудовлетворенности, крушением веры в прежние идеалы. В устах Кеведо это слово обретало более глубокое значение: оно равнозначно победе над ложью и обманом, трезвому, отвергающему любые иллюзии отношению к жизни. Поэтому в его произведениях это слово часто сопровождается эпитетами «благородное», «святое», «разумное», а в памфлете «Мир изнутри» (1612) именно desengano в обличии почтенного старца становится спутником рассказчика в его странствиях по граду порока (русский переводчик справедливо поступил, переведя имя этого старца как Рассеиватель заблуждений).
Однако рассеять заблуждения еще не значит открыть истину. Истина вообще, как полагает Кеведо, непознаваема. Прежде всего потому, что в окружающем человека мире – в природе и обществе – царит хаос. К тому же все в мире находится в непрерывном движении, а в противовес ренессансным мыслителям, которые представляли процесс развития в природе и обществе как движение к гармонии и совершенству, Кеведо и его единомышленники отрицали не только гармонию, но и всякую целесообразность этого вечного и непрерывного движения.
С идеей изменчивости всего сущего в мировоззрении Кеведо связана философская трактовка времени и пространства. В средние века человек как будто жил в полом цилиндре, стены которого скрывали от него все окружающее. Взор человека поэтому устремлен был ввысь, – время и пространство предстают в сознании человека средневековья как бы вытянутыми по вертикали: над человеком райские кущи, под его ногами – геенна огненная. В эпоху Возрождения на смену подобным представлениям приходит ощущение бесконечности времени и пространства, притом не где-то в загробном мире, а в реальной жизни на земле как бы по горизонтали. Конечно, и рай, и ад не исчезли из сознания человека этой эпохи, но, ощутив себя впервые не тварью жалкой, а властелином мира, человек ренессансной поры искал рая на земле, стремился увековечить себя в своих делах. Такое ощущение бесконечности времени и пространства не только сохраняется, но даже углубляется в эпоху барокко: новейшие открытия в астрономии, сделанные Коперником, Галилеем и другими, расширили границы окружающего человека мира до космических масштабов. Но при этом пространство и время обретают как бы трехмерность: наряду с горизонталью земной жизни вновь получает первостепенное значение вертикаль рая и ада. То, что пробуждало в людях эпохи Возрождения пафос и чувство гордости, теперь воспринимается трагически: там вечное движение мира в пространстве и времени было основой убеждения в бессмертии человека, остающегося в своих деяниях и после смерти; здесь ощущение изменчивости и неуловимости пространства и времени приводило к трагическому ощущению жизни как непрерывного умирания. Мучительный для Кеведо вопрос о границах человеческого бытия был тесно связан в его сознании с идеей текучести времени.
Непрерывное движение времени трагично, ибо человеку не дано задержать мгновение, как бы оно ни казалось прекрасным. И сама жизнь воспринимается как краткий миг, разделяющий две пропасти мрака. «Вчерашний день был сном, а завтра станет прахом. Недавнее – ничто, а близкое – лишь дым», – говорит Кеведо в одном из сонетов. И в другом: «Вчерашнего уж нет, а завтра не явилось, сегодня движется вперед без передышки». И сразу вслед за этими словами: «Я есмь Вчера; я Завтра есмь; я есмь усталое Сегодня». Из этого отожествления Времени и Жизни следует вывод о такой же эфемерности Жизни, как и Времени.
Тема Времени-Жизни естественно переходит в тему Времени-Смерти, или, что для Кеведо равнозначно, Жизни-Смерти. Эту важную в идеологии барокко идею писатель четко сформулировал в своем моралистическом трактате «Колыбель и могила» (опубликован в 1634 году): «Человек одновременно рождается и умирает: поэтому в час смерти он кончает в одно и то же время и жить, и умирать». Идея «живой смерти» пронизывает многие произведения испанского писателя. И характерно, что именно она перекидывает в сознании Кеведо мостик от трагедии личности к трагедии общества. «Живая смерть» превращает в прах не только тело человека; часы-могильщики погребают во прахе города и страны:
Я видел стены родины моей:Когда-то неприступные твердыни,Они обрушились и пали ныне,Устав от смены быстротечных дней.Парадокс для испанского писателя не просто средство заострения мысли, он лишь отражение парадоксальности мира. И быть может, поэтому не стоит удивляться еще одному парадоксу: Кеведо, как и другие мыслители эпохи барокко, не раз утверждавший безысходный трагизм человеческого существования, все же обнаруживает в изменчивом мире нечто устойчивое, способное победить самое Смерть. Это – Любовь.
Исследователи Кеведо долгое время были единодушны в отрицательной оценке любовной лирики писателя; ее объявляли лишенной глубины и непосредственности. Верно, конечно, что стихи, прославляющие радость любви (весьма немногочисленные, к слову сказать), чаще всего холодноваты и рассудочны. Но как искренне и проникновенно звучит в его устах отчаяние безнадежно влюбленного, неразделенное чувство которого поэт выставляет напоказ как вызов не только бессердечию любимой, но и всему миру, и самой смерти! Таков знаменитый сонет «Постоянство в любви после смерти» – по мнению известного исследователя и поэта Дамасо Алонсо, «лучший у Кеведо и, быть может, во всей испанской литературе». Смерть может разрушить тело, кровь, мозг, но поэт рисует трижды эту тризну смерти лишь для того, чтобы трижды подчеркнуть ее бессилие перед человеческой страстью: «Исчезнет плоть, но не исчезнет боль; все обратится в пыль, но чувство сохранится; все будет прах, но прах влюбленный…»
В сознании Кеведо, человека эпохи барокко, постоянно сталкиваются противоборствующие силы, противоречивые тенденции. Ведь этот гимн нетленной любви пропел художник, всю жизнь противопоставлявший разум страстям, которые вносят в душу, по его мнению, лишь смуту. Как это ни странно звучит, но в идеологии барокко, утверждавшей идею иррациональности мира, необычайно сильна рационалистическая струя. Рационализм барокко захватил, однако, лишь сферу мышления и искусства: он определял логику мысли и логику образа, но не приводил к признанию разумности окружающего мира.
С рационалистическими тенденциями барокко связано распространение в Европе XVII века идей неостоицизма. Кеведо был великолепным знатоком, переводчиком и комментатором трудов античных стоиков – Сенеки, Эпиктета и других. Сам он воспринял в этом учении прежде всего идею внутренней независимости личности, признание разума силой, помогающей человеку противостоять царящему в мире фатальному злу. Переняв у стоиков презрение к собственным страданиям, Кеведо, однако, не принял свойственной и стоической философии древних, и многим ее истолкователям в XVII веке общественной пассивности. Напротив, всю свою ученую и литературную деятельность испанский писатель посвятил анализу пороков, присущих современному обществу; всю свою жизнь он искал также и возможный противовес этому несправедливому обществу.