Избранное
Шрифт:
— Опять ты к ней вяжешься! — кричит она.
— Тише, дона Чезаре разбудишь, — отзывается Тонио.
— А ты, — кричит Мария, обращаясь к Мариетте, — а ты зачем к нему лезешь?
— Ничего я не лезу, — огрызается Мариетта. — Он сам мне проходу не дает.
— Вы же дона Чезаре разбудите, — пытается утихомирить женщин Тонио.
Джулия, мать Марии и Мариетты, тоже появляется на крыльце. Ей еще пятидесяти нет, но вся она какая-то уродливо-скрюченная, совсем как те корни кактуса-опунции, которые море выбрасывает на прибрежный
— Очень-то мне нужен твой муженек, — кричит Мариетта. — Он сам ко мне все время пристает.
Теперь на Мариетту набрасывается и Джулия.
— Если тебе здесь не нравится, — кричит она дочери, — бери да уходи отсюда.
Мариетта вскидывает голову, в упор смотрит на мать, потом на сестру.
— Орите хоть до утра, — говорит она, — я все равно к ломбардцу не пойду.
— Конечно, тебе приятнее чужих мужей отбивать, — кричит старуха Джулия.
Между колоннами на втором этаже открываются ставни. На балкон выходит дон Чезаре. В мгновение ока воцаряется тишина.
Дону Чезаре семьдесят два года; со времени своей службы в королевском кавалерийском полку (в конце первой мировой войны) он почти не изменился, разве что раздобрел немного; держится все так же прямо и по-прежнему считается в округе лучшим охотником.
За спиной дона Чезаре вырисовывается в полутьме спальни силуэт Эльвиры.
Эльвира тоже дочь старухи Джулии. Марии — двадцать восемь, Эльвире двадцать четыре, Мариетте — семнадцать. И Джулия и Мария в свое время побывали наложницами дона Чезаре. Теперь ложе с ним делит Эльвира. Мариетта еще девушка.
— Слушай меня, Тонио, — начинает дон Чезаре.
— Слушаю, дон Чезаре, — отзывается Тонио.
И подходит ближе к балкону. Он босой, штаны латаны-перелатаны, рубашки на нем вообще нет, зато белая куртка накрахмалена до лоску. Дон Чезаре требует, чтобы все его доверенные люди щеголяли в безукоризненно белых куртках. С тех пор как Тонио женился на Марии, он стал доверенным лицом дона Чезаре.
С балкона дону Чезаре видна вся топь, а за ней озеро, среди камышей и зарослей бамбука оно прокладывает себе дорогу к морю и омывает площадку перед крыльцом дома с колоннами; а дальше песчаные отмели перешейка, а еще дальше бухта Порто-Манакоре. Дон Чезаре глядит на море, которое долгие месяцы даже не всплеснет.
— Слушаю вас, дон Чезаре, — повторяет Тонио.
Джулия с Марией входят в дом. Легко шагая, Мариетта исчезает среди зарослей бамбука; она держит путь к камышовой хибарке: в таких хибарках живут о семьями рыбаки дона Чезаре.
— Ну так вот, — обращается к Тонио дон Чезаре, — поедешь сейчас в Порто-Манакоре.
— Поеду сейчас в Манакоре, — повторяет Тонио.
— Зайдешь на почту… потом к дону Оттавио… Потом в контору «Соль и табак».
Тонио повторяет каждое слово, желая показать, что он все отлично понял.
— Ничего
Тонио опять слово в слово повторяет все поручения.
— Как же я доберусь до Манакоре? — спрашивает Тонио.
— А как ты сам рассчитывал добраться? — спрашивает дон Чезаре.
— Может, взять «ламбретту»? — рискует на всякий случай Тонио.
— Если тебе так уж хочется, бери «ламбретту».
— Спасибо, дон Чезаре.
— А сейчас я иду работать, — заявляет дон Чезаре. — Скажи своим, чтобы не шумели.
— Будут молчать как миленькие, — говорит Тонио. — Уж поверьте на слово.
Час сиесты прошел. Дон Чезаре видит, как его рыбаки выходят из своих камышовых хижин, разбросанных в топкой низине, и направляются к площадке, где сохнут их сети. Потом он удаляется к себе в спальню, а оттуда проходит в залу, отведенную под коллекцию древностей.
Тонио входит в большую нижнюю залу, где сидят его женщины.
— Мария, — командует он, — принеси башмаки.
— Башмаки? — переспрашивает Мария. — На что тебе башмаки?
— Дон Чезаре разрешил мне взять его «ламбретту»!
— А почему это дон Чезаре разрешил тебе взять его «ламбретту»?
— Он меня в Манакоре посылает.
— А ты что, не можешь до Манакоре пешком дойти, что ли?
— Он мне велел взять его «ламбретту».
— Он ведь работает, как бы ему шум мотора не помешал, — говорит Мария.
— Всю жизнь он моторов терпеть не мог, — подхватывает старуха Джулия. Если бы не правительство с его приказами, никогда бы дон Чезаре не потерпел, чтобы здесь рядом шоссе прокладывали.
— Сегодня у него хорошее настроение, — поясняет Эльвира. — Нынче утром рыбак ему какую-то древность притащил.
Возвращается Мариетта, она принесла рыбы на ужин. Кладет рыбу у камина в углу просторной залы. Потом облокачивается на подоконник спиной к присутствующим. Белое полотняное платьице, доходящее до колен, надето прямо на голое тело.
Мария идет за башмаками Тонио, они висят на балке, а рядом ее башмаки, и башмаки Эльвиры, и башмаки Мариетты; женщины надевают обувь только в праздничные дни или когда идут к мессе в Порто-Манакоре.
Тонио поглядывает на Мариетту, она стоит к нему спиной, облокотясь о подоконник.
Возвращается Мария с башмаками.
— На что это ты так уставился? — спрашивает она мужа.
— Обуй-ка меня, — приказывает Тонио.
Он садится на лавку перед господским столом, столешница вытесана из одной огромной оливковой доски. Кроме самого дона Чезаре, никто не имеет права пользоваться массивным неаполитанским креслом XVIII века с позолоченными затейливыми деревянными подлокотниками в виде китайских уродцев.
— Видать, дон Чезаре совсем ума лишился, раз позволил тебе взять свою «ламбретту», — говорит Мария. — Один бог знает, куда ты на ней укатишь и в котором часу вернешься.