Избранное
Шрифт:
— В прошлом году в декабре, — продолжал старик, — моей старухе операцию делали, так мне пришлось волов продать, чтобы заплатить докторам. А Жан нынче весной продал лавку своей жены и дал мне взаймы двести тысяч франков, я на эти деньги купил новую упряжку волов. Жан с меня взял закладную на нашу землю.
— Он берет с тебя деньги за работу, когда приезжает пособить?
— Нет, не берет. Ведь он свое собственное добро бережет. Если еще недели две не будет дождей, нечего и думать сена на продажу накосить, для своих коров и то не хватит. А если сена не продадим, значит,
Они снова пошли по дороге, и, когда были уже около дома, Амабль сказал:
— Ты подумай, поразмысли. От тебя зависит, чтобы все хозяйство перешло к твоему сыну, а не к Жану.
Пьеретта отрицательно покачала головой.
— Может, ты боишься?.. — спросил Амабль.
Пьеретта вопросительно поглядела на него.
— Боишься, вдруг с тобой что случится и Жан в третий раз женится. Конечно, бывает так. Может, у него дети пойдут… Так я уж все обдумал. По завещанию все отпишу твоему сыну, а вам, значит, чтобы доход только шел.
Пьеретта опять покачала головой.
— Нет, — сказала она, — не выйду я за вашего толстого Жана.
Дядя заглянул ей в лицо.
— Неужто пойдешь за голодранца макаронщика?
Глаза у Пьеретты загорелись гневом.
— Он такой же рабочий, как и я, — сказала она.
Жан был уроженцем Юры и, как все его земляки, искусно вырезал ножом из дерева забавные игрушки. Роже не отходил от него. Когда Пьеретта, вернувшись с прогулки, вошла в кухню, она застала их за работой: Жан мастерил колесо с лопастями, которое предполагалось установить на ручейке, чтобы оно приводило в действие миниатюрную лесопилку.
— Ну, теперь пойдем к ручью, испробуем, как наша машина действует, сказал Жан.
— Идем, идем скорее! — закричал малыш.
— А ты не пойдешь с нами? — спросил Жан Пьеретту.
Очевидно, все было предусмотрено заранее.
— Нет, мне не хочется, — ответила Пьеретта.
— Ну что ж ты, Жан? Пойдем скорей! — молил маленький Роже.
— А может, останешься, сыночек, побудешь немножко с мамой? — спросила Пьеретта.
— Не знаю… — уныло протянул Роже, которому было гораздо веселее с Жаном, чем с матерью.
— Да иди уж, иди, — сказала Пьеретта.
Жан отправился с мальчуганом к ручью, но почти тотчас же Роже побежал за Пьереттой.
— Пойдем с нами, мамочка, — сказал он с умильной рожицей. — Мне так хочется, чтобы и ты пошла…
Было совершенно ясно, что его подослал Жан. Пьеретта притянула малыша и, стиснув в объятиях, расцеловала его. Потом подтолкнула к двери.
— Ступай играть, — сказала она.
Бомаск куда-то исчез. Старуха Адель повела Раймонду Миньо в заброшенный сад церковного дома, где можно было нарвать роз. Пьеретта кивнула Миньо: «Посиди, мол, здесь» — ей не хотелось оставаться с дядей с глазу на глаз. Миньо принялся читать старые номера «Французского охотника». Эме Амабль молчал, погрузившись в свои мысли. Так прошел целый час. Пьеретту обуревали самые разноречивые чувства. Чтобы успокоиться, она взялась за вышиванье, к которому не притрагивалась
Бомаск тем временем дошел до церковной площади, где находилось две пивных, одна против другой: в одной было пусто, в другой четверо молодых парней играли в карты. Парни поздоровались с Бомаском — в окрестных деревнях все знали сборщика молока, — но не пригласили его к своему столику. Он сел у окна, украшенного каким-то чахлым вьющимся растением, захиревшим оттого, что его ни разу не пересаживали в свежую землю.
Старуха хозяйка подошла к столику.
— Так вы, значит, с Пьереттой пришли из Клюзо? — спросила она итальянца.
— Мадам Амабль показала мне, как можно пройти кратчайшим путем, через горы.
— Поди устали. По кручам карабкаться не то что на грузовичке ездить.
— Ну понятно, — ответил Бомаск.
— Ничего. В приятной компании время незаметно идет, — заметила хозяйка и хитрым взглядом посмотрела на итальянца.
— Мы отправились целым отрядом, но остальные на подъеме сдали.
— Бедняжка Пьеретта, нелегко ей живется! — продолжала хозяйка.
— Да, на фабрике работниц не кормят сосисками, а то растолстеют да обленятся.
— Ха-ха-ха, — рассмеялась старуха. — Вот уж шутник, право. Всегда что-нибудь выдумает. А только Пьеретте не век бедовать… У дяди-то, кроме нее, нету родни, он, верно, ей все и оставит.
— Я уж этого не увижу, — сказал Бомаск, — собираюсь в скором времени на родину вернуться.
— У вас там, может, семья есть? — спросила хозяйка.
— Какая ни на есть, у каждого есть, — ответил Бомаск. (Он узнал это выражение недавно, когда писал диктовку с Пьереттой.)
— И жена есть?
— И даже не одна.
— Ха-ха-ха! С вами по-серьезному, а вы все смеетесь. Может, и детки есть?
— Я вижу, вы любите.
— Что люблю?
— А это самое занятие.
— Какое занятие?
— Деточек делать.
Хозяйка закатилась смехом и долго не могла уняться.
— Куда мне, небось не молоденькая, — сказала она.
Красавчик посмотрел на нее, лукаво прищурив глаз.
— А вы тряхните стариной, глядишь, и помолодеете.
Старуха смеялась от души. Красавчик отпустил еще несколько шуточек и, расплатившись, вышел.
Он не спеша поднимался к Верхним выселкам. В огородах стеной стояли сорняки, заглушая овощи; стволы плодовых деревьев были покрыты мхом и лишайником, перезрелые вишни гнили на веточках. Он хорошо знал: здесь, на этой лесной прогалине, сады умирали от нехватки рабочих рук, а рук этих не было потому, что крестьянский труд уже не мог прокормить человека; но сам-то Бомаск был из такой страны, где рабочим рукам не хватает земли и где приходится крепко стеречь огороды и сады, так много кругом голодных ртов, и оттого все это запустение было для него особенно неприятно. Навстречу ему попалась компания молодых парней, они шли молча: ни смеха, ни песен, ни шуток. Никогда еще Бомаск не чувствовал себя таким чужаком во Франции… «Вот даже с Пьереттой… — думал он. — Ничего понять нельзя!..» Он вдруг страстно затосковал по родине.