Избранное

Форстер Эдвард Морган

— Не скажешь, — согласился Морис, с трудом выдавливая из себя слова и силясь разобраться, на каком он свете. Когда Симкокс ушел, он вздохнул с облегчением, но тут же набежали новые облака — предстоит садиться за стол в обществе миссис Дарем… ночному гостю надо подобрать подарок. Чек не годится — если Скаддер придет с ним в банк, могут возникнуть кривотолки. Он стал одеваться, и ручеек недовольства пополнился еще одним притоком. Не будучи денди, Морис всегда имел при себе набор туалетных принадлежностей джентльмена из предместья, но сейчас их созерцание вызвало у него глухой протест. Тут зазвонил гонг, и, уже собираясь спускаться к завтраку, возле подоконника он обнаружил лепешечку грязи. Скаддер был осторожен, но всего не предусмотришь. Слегка одурманенный, с предательской слабостью в

ногах, Морис оделся во все белое и наконец спустился вниз — занять отведенное ему место в обществе.

Его ждала целая стопка писем, каждое по-своему раздражало. Ада рассыпалась в любезностях. Китти сообщала, что вид у матушки — никуда. Тетя Айда разразилась открыткой, она желала знать, должен ли шофер выполнять ее распоряжения, или кто-то чего-то не понял? Обреченные на бесплодие деловые предложения, зазывные вопли из колледжа, приглашение на банковскую учебу, привет из гольф-клуба и из Ассоциации защитников собственности. Проглядев конверты, Морис шаловливо улыбнулся хозяйке — даже здесь не дадут покоя. Но та, можно сказать, и бровью не повела, и он надулся. И зря — просто миссис Дарем только что ознакомилась с собственной корреспонденцией и пока не могла ее переварить. Но Морис этого не знал, и ручеек, что нес его, уже грохотал бурной речкой. Всех, кто попадался на берегу, он словно видел впервые, и они повергали его в ужас — на его пути встречалась раса, о природе и численности которой он не знал ничего, сама их пища казалась ядовитой.

После завтрака Симкокс возобновил нападки:

— Мистера Дарема нет, сэр, и слуги полагают… для нас будет большая честь, если в матче с местными нашу команду возглавите вы. Возьмите на себя роль капитана, сэр.

— Какой из меня крикетист, Симкокс? Кто у вас лучше всех орудует битой?

— Пожалуй, лучше младшего егеря никого нет.

— Пусть он и будет капитаном.

Помедлив, Симкокс сказал:

— Всегда лучше, когда подчиняешься джентльмену.

— Скажите ему, пусть поставит меня подальше в поле и чтобы я не отбивал первым… может, восьмым, но только не первым. Передайте ему, что я подойду к самому началу.

Морис закрыл глаза, его слегка мутило. В нем зародилось нечто, совершенно противное его природе. Будь он склонен к религиозным обобщениям, он бы назвал это угрызениями совести, но душа его, хоть и пребывала в смятении, оставалась свободной и независимой.

Крикет был Морису ненавистен. Эта игра требовала сноровки, каковой он не обладал. Уступая просьбам Клайва, он все-таки выходил на крикетное поле, но не любил играть против тех, чье положение в обществе было ниже его собственного. Футбол — дело другое, гоняешь мяч — и все; но в крикете его мог выбить из игры какой-нибудь деревенский бугай, а это Морис считал неуместным. Услышав, что по жребию первой защищать калитку выпало его команде, он явился на поле только через полчаса. Миссис Дарем и еще несколько человек сидели в беседке и молча наблюдали за игрой. Морис присел на корточки рядом с ними. Все было как в прежние годы. Его команда состояла сплошь из прислуги, сейчас они расположились по кругу, шагах в десяти от старого мистера Эйриса, который набирал очки — он набирал очки всегда.

— Капитан поставил себя первым, — сообщила некая дама. — Настоящий джентльмен никогда бы такого себе не позволил. Я всегда обращаю внимание на мелочи.

— Видимо, капитан — наш лучший игрок, — возразил Морис.

Дама зевнула и тут же выступила с критикой: интуиция подсказывает ей, что этот капитан — самовлюбленный петух. Голос ее неторопливо плыл по волнам летнего воздуха. Этот капитан, доложила миссис Дарем, собрался эмигрировать, оно и не удивительно — человек энергичный. Разговор сам собой перешел на политику и на Клайва. Уперев подбородок в колени, Морис мрачно смотрел в одну точку. В нем росло отвращение, оно грозило обернуться ураганом, и он не знал, в какую сторону этот ураган направить. Стоило дамам открыть рот, стоило Алеку перехватить мяч, отбитый мистером Борениусом, стоило деревенской публике зааплодировать или не зааплодировать — Мориса охватывало невыразимое уныние: он проглотил неизвестную пилюлю и, как оказалось, потряс собственную жизнь до основания. Что-то от нее останется?

Когда

пришел черед Мориса, начался новый круг, и первый мяч отбивал Алек. Стиль его изменился. Забыв об осторожности, он запустил мяч в папоротник. Потом поднял глаза, встретился взглядом с Морисом — и улыбнулся. Мяч проигран. Следующий он отбил к самому краю поля. Особым мастерством Скаддер не блистал, но для крикета был сложен в самый раз, и игра наконец перестала быть полной профанацией. Не уступал и Морис. В голове у него прояснело, и теперь казалось: они противостоят всему миру, а вокруг обороняемой ими калитки сомкнулись не только мистер Борениус и остальные игроки команды, но и зрители в беседке, и вообще вся Англия. Они играли друг ради друга, ради хрупкого сосуда их отношений — сосуд этот разобьется, если один из них опустит руки. Они ничего не имеют против остального мира, но если он сам будет нападать на них — что ж, они дадут сдачи, они начеку, они нанесут ответный удар, вкладывая в него все силы, и пусть мир знает: когда двое держат круговую оборону, праздновать победу большинство не будет. Игра стала для них естественным продолжением ночи, ее толкованием. Конец игре без особого труда положил Клайв. Когда он появился на площадке, они были уже готовы уйти в тень матча. Все повернули головы, игра притормозилась и оборвалась. Алек тут же оставил свой пост у калитки. Эсквайр должен войти в игру сразу — это естественно. Не глядя на Мориса, Алек вышел за пределы площадки. На нем тоже были белые фланелевые брюки свободного покроя, и он вполне мог сойти за джентльмена, да за кого угодно. Полный достоинства, он остановился перед беседкой и, когда Клайв выговорился, передал ему свою биту. Клайв ничуть этому не удивился и тут же отразил пробный мяч, брошенный старым Эйрисом.

Морис, словно желая загладить вину перед другом, обратился к нему с несказанной нежностью:

— Клайв, дорогой мой, ты вернулся? Наверное, страшно устал?

— Встречи одна за другой, до самой полуночи… а сегодня вскорости еще одна… помашу немножко битой, пусть народ порадуется.

— Как? Опять собираешься меня оставить? Обидно!

— Что делать… К вечеру я точно приеду, тогда твой визит и начнется. Мне о стольком тебя надо расспросить, Морис.

— Джентльмены! — послышался голос. С дальней позиции их призывал к порядку жаждущий социального равенства учитель.

— Это нам выговор, — сказал Клайв, но и не подумал поспешить. — Энн вымолила себе передышку и на дневную встречу с избирателями не поедет, так что составит тебе компанию. Кстати, ее обожаемую дыру в потолке гостиной все-таки заделали. Морис!.. Нет, выскочило из головы. Ладно, поучаствуем в Олимпийских играх.

Мориса выбили с первого же мяча.

— Подожди меня, — крикнул Клайв, но Морис сразу пошел в дом, предчувствуя неминуемую катастрофу. Когда он проходил мимо прислуги, почти все они поднялись и наградили его бурными аплодисментами… все, кроме Скаддера. Как это понимать? Как дерзость? Нахмуренный лоб, какая-то жесткая линия рта… а голова как небольшой кочан… рубашка почему-то вызывающе распахнута у горла.

Дома он сразу наткнулся на Энн.

— Мистер Холл, встреча закончилась провалом. — Тут она увидела его тусклое, позеленевшее лицо и воскликнула: — Боже, вы нездоровы!

— Знаю, — сказал он, дрожа.

Мужчины терпеть не могут кудахтанья, и она лишь добавила:

— Какая жалость, я велю принести вам в комнату лед.

— Вы всегда так добры…

— Может, вызвать доктора?

— Хватит с меня докторов, — встрепенулся он.

— Мы же хотим как лучше. Когда сам счастлив, хочешь, чтобы счастливы были все вокруг.

— Так не бывает.

— Мистер Холл!

— Все не могут быть счастливы. Жизнь — это ад, сделаешь что-нибудь — и ты проклят, не сделаешь — тоже проклят… — Он помолчал, потом добавил: — Солнце так жарит, лед лишним не будет.

Она побежала за льдом, и Морис, обретя свободу, взлетел наверх, в Бордовую комнату. Он наконец осознал весь трагизм своего положения — и его замутило, вывернуло наизнанку.

40

Ему сразу полегчало, но стало ясно: из Пенджа надо уезжать. Он переоделся в костюм из саржи и вскоре, придумав пристойную легенду, сошел вниз.