Избранное
Шрифт:
Но внешний вид дома его успокоил. Когда на звонок открылась дверь, он увидел на лестнице маленьких Ласкеров Джонсов, очаровательные дети резвились и, приняв его за «дядю Питера», повисли у него на руках. Ему предложили пройти в комнату ожидания, дали почитать «Панч» и закрыли за ним дверь — все как у любого другого доктора. Он готов отдаться своей судьбе. Ему нужна женщина — утвердить статус в обществе, унять похоть и произвести детей. Он не рассчитывал получить от этой женщины радость в жизни — в худшем случае на такую роль сгодился бы Дики, — ибо за долгое время борьбы
Когда этот джентльмен появился, у Мориса еще больше отлегло от сердца — ученого мужа высокого пошиба он представлял себе именно так. Пожелтевший пергамент кожи, застывшее лицо… он принял Мориса в большой комнате с голыми стенами, усевшись за шведским бюро.
— Мистер Холл? — спросил он и протянул бескровную руку. В голосе слышался легкий американский акцент. — Ну-с, мистер Холл, чем могу помочь?
Морис тоже погрузился в пелену отрешенности. Казалось, они собираются обсуждать кого-то третьего.
— Здесь все написано, — сказал он и достал приготовленный текст. — Я уже обращался к доктору, но он не смог ничего сделать. Не знаю, сможете ли вы.
Доктор внимательно ознакомился с текстом.
— Надеюсь, я обратился по адресу?
— Вполне, мистер Холл. Три четверти моих пациентов — именно ваш тип. Вы написали это недавно?
— Вчера вечером.
— Здесь все точно?
— По естественным причинам я слегка изменил фамилии и названия мест.
Похоже, ничего естественного мистер Ласкер Джонс в этом не увидел. Он задал несколько вопросов о «мистере Камберленде» — таким псевдонимом Морис наградил Клайва, — пожелал узнать, сколь завершенным был их союз. В его устах этот вопрос прозвучал совершенно безобидно. Он не хвалил Мориса, не обвинял, не жалел, оставил без внимания внезапную вспышку — дескать, ему плевать на общество. И хотя Морис жаждал сочувствия — он не слышал и слова сочувствия за весь год, — тем не менее был рад, что такового не последовало, ибо тогда визит его, скорее всего, лишился бы смысла.
— Как же называется мой недуг? — спросил он. — У него есть название?
— Врожденная гомосексуальность.
— До какой степени «врожденная»? Можно ли что-нибудь сделать?
— Конечно, если согласитесь.
— Вообще к гипнозу я отношусь со старомодным предубеждением.
— Возможно, мистер Холл, после того, как я постараюсь что-то сделать, ваше предубеждение останется при вас. Обещать вам исцеление я не могу. Я уже говорил: таких пациентов, как вы, у меня семьдесят пять процентов, но лишь в половине случаев я добиваюсь успеха.
Эти слова добавили Морису уверенности, шарлатан такого признания не сделал бы.
— Давайте попробуем, что нам терять? — предложил он с улыбкой. — Что мне надо делать?
— Оставаться на месте. Попытаюсь определить, глубоко ли в вас укоренилось это состояние. Потом — если захотите — навестите меня, будем проводить сеансы регулярно. Мистер Холл! Сейчас я постараюсь вас загипнотизировать, и если получится, вы услышите мои внушения, они — надо надеяться — останутся с вами и будут помогать
— Что ж, валяйте.
Мистер Ласкер Джонс вышел из-за бюро и небрежно уселся на ручку его кресла. Морис представил, что он на приеме у зубного врача, сейчас ему будут выдергивать зуб. Какое-то время ничего не происходило, потом взгляд его поймал пятно света на металлической решетке, остальная часть комнаты погасла. Он видел то, на что смотрел, но почти ничего более, слышал голос доктора и свой собственный. Видимо, он погружался в состояние гипноза, и это достижение радовало его.
— По-моему, вы еще не отключились.
— Нет, пока нет.
Доктор сделал еще несколько пассов.
— А сейчас?
— Кажется, уже близко.
— Совсем близко?
Без особой уверенности Морис согласился.
— Итак, вы почти отключились, ответьте: вам нравится мой кабинет?
— Вполне.
— Тут не слишком темно?
— Темновато.
— Но картину видите?
На стене напротив Морис увидел картину, хотя и знал — никакой картины там нет.
— Посмотрите на нее, мистер Холл. Подойдите ближе. Не споткнитесь, тут между коврами — разрыв.
— Широкий?
— Можно перепрыгнуть.
Морис тут же заметил разрыв и подпрыгнул — кажется, без особой надобности.
— Восхитительно… так, что изображено на картине и кто?
— Кто изображен…
— Эдна Мей.
— Мистер Эдна Мей.
— Нет, мистер Холл, мисс Эдна Мей.
— Это мистер Эдна Мей.
— Красивая женщина, правда?
— Я хочу домой, к маме.
Доктор засмеялся, за ним и Морис.
— Мисс Эдна Мей не просто красивая женщина, она еще и привлекательная.
— Меня она не привлекает, — сварливо заметил Морис.
— Мистер Холл, где ваша галантность? Посмотрите, это же чудо, а не волосы.
— Я предпочитаю короткие.
— Почему?
— Их можно погладить. — Внезапно он заплакал. И очнулся. Щеки были влажны от слез, но он совершенно пришел в себя и сразу заговорил: — Когда вы меня разбудили, я видел сон. Надо вам рассказать. Я словно видел лицо, и голос сказал: «Это твой друг». Что вы об этом думаете? Это лицо является мне часто… не знаю, как лучше объяснить… оно словно идет ко мне сквозь сон, но никогда не доходит.
— А сейчас приблизилось?
— Да, вплотную. Это плохой знак?
— Нет, что вы. Кстати, вы вполне поддаетесь внушению — я заставил вас увидеть картину на стене.
Морис кивнул: верно, а он уже забыл. Наступила пауза. Он достал две гинеи и попросил назначить второй сеанс. Они договорились созвониться на следующей неделе, а пока, посоветовал мистер Ласкер Джонс, лучше ему побыть там, откуда он приехал, — в сельской тиши.
Морис не сомневался: Клайв и Энн с удовольствием примут его, их влияние будет благотворным. Пендж для него был подобен рвотному средству. Он помогал ему отторгнуть чашу с ядовитым зельем, которое казалось таким сладким, излечивал от нежности, освобождал от любви к ближнему. Что ж, он вернется назад: пошлет друзьям телеграмму и успеет на дневной экспресс.