Избранное
Шрифт:
— Подойдем? — позвала я.
— Не надо.
Василий притянул меня к себе. Какая-то тронувшая меня нежность была в этом жесте, он собрал ладонью мои волосы на затылке и чуть двигал рукой, поглаживая, вжимая мое лицо в свою слабо пахнувшую потом рубаху.
— Вот… — продолжил он изменившимся голосом. — Так мне тебя пожалеть хотелось, приласкать, когда глядел, как ты там по цеху мотаешься. Маленькая между большими… — он засмеялся. — Деловая, а пожалеть некому…
— Пусти… — проговорила я. — Задохнусь, отвечать придется.
— Ну, — усмехнулся он.
Я в первый раз услышала
— Делов-то… — продолжал Василий. — Не в ответе беда. Во мне. Вот гляжу на тебя, думаю: с этой бабой жить — век мне коротким бы показался. А начнем жить — заскучаю опять. Я уж себя знаю. — Он вздохнул, все еще поглаживая мои волосы, потом спросил усмешливым деловым тоном: — Может, попробуем?
— Да нет… — я высвободилась. — Ты не заскучаешь, я заскучаю. Я ведь тоже из этих… Быстро мне надоедает все, кроме работы. Так-то вот…
— Вот и да-то… — согласился он.
— Пошли обратно?
— Да что там делать, не выспишься, что ли? Погуляем, ночь-то — гляди!.. Хочешь, спою?
— Потом, — сказала я. — Сядем где-нибудь, и споешь.
— Наивная вы очень, Вера Сергеевна! — зло говорил мне Анатолий. — Прямо как ребенок… Ну понятно, вы там в вакууме существовали, издалека у нас тут все едва ли не святым кажется! Повидал я таких девчат, как Алла ваша, что вы думаете? Вокруг нас этих «плейбоев» крутится как собак нерезаных… Как же! Звезда хоккея… Знаете, потом похвалиться: «Вчера поддавон был, с Иннокентьевым накирялись, ух мощно хлебает, пижон, и — как новенький. Утром глаза продрал, похмелился — на тренировку!»
Я засмеялась: лицо Анатолия мерзковато изменилось, когда он копировал «светский» жаргон. Видно, на самом деле, и это «испытание славой» пришлось ему выдержать.
— Что веселитесь? — пробурчал он спокойнее. — Я через это не прошел — продрался! И выпивал и сигаретки пробовал, знаете?.. Вылез, а были ребята, спорт бросили… А уж девочек таких, как Алла, перебрал — живой человек, а они сами лезут. Женат был на такой же, слава богу, приятель увел… Эх, я наивняк — правда думал, она умирающая!..
— Врачи думали — где уж нам разобраться… — вставила я утешающе. Поглядела на его ноги: опять на них надеты были толстые шерстяные носки. Смирился, значит, парень…
— Вот! — подхватил он. — Если больного от здорового отличить не могут, на черта это заведение?
— Здравствуйте! Как без больниц?
— А вот так же, дома пусть лечатся. Поликлиник до черта на то. А здесь действительно лежачих держать…
Анатолий пригладил волосы и повернулся ко мне, нахмурился. Я с удовольствием глядела на него: очень он хорошел, когда серьезнел и в глазах мысль появлялась. Надо, конечно, вовремя бы родить себе такого же чудака и воспитывать. Что теперь на чужих силы пробовать?.. И еще — очень он опять мне Василия напомнил: тот же тяжко вылепленный профиль, только чуть сглаженный молодой пластичностью — шея понежней, лоб чуть облагорожен страданием, проснувшейся мыслью…
— Вот вы на меня глядите насмешливо, — сердито продолжал Анатолий. — И думаете: темнота! Три книжки за свою жизнь прочел,
Я снова улыбнулась глазами, не споря и не соглашаясь.
— Верно. С одиннадцати лет в спорте, книжки особенно некогда читать. Утром пять километров бегом в темпе. Потом тренировка, потом занятия. День до секунд учтен. Так? Ну, а когда игры — сами знаете. На себе пылинки сдуваешь, чтобы лишнего не напрягаться, силы бережешь. Вот так… Вы небось считаете, что человек родился для того, чтобы совершить какое-то дело? Да?
Я сказала, что вообще-то, конечно, не для этого, но про себя я убеждена, что лучшие родятся именно с этим предназначением. Чтобы человечество двигалось с каждым таким избранником чуть-чуть вперед.
— Ха! — подхватил Анатолий, сощурившись иронически и куснув губу. — «Человечество — это тропинка от зверя к сверхчеловеку». Уловил? Ваша мысль? Почти, да?.. Выходит, уважаемый кандидат наук, я тоже что-то читаю? И башка маленько варит, да?.. Ничего, скособочит, займусь… самопознанием…
Я поперхнулась, опять засмеявшись: ловко он меня подловил! В общем-то он был прав: мой утилитарный подход к предназначению каждого не нов и, наверное, жесток. Выходит, и на самом деле не так-то прост и наивен этот голубоглазый парень…
— Хорошо, — продолжал он. — Допустим, вы правы: у каждого своя роль, свое дело в жизни… Ну, а если у некоторых вся жизнь в те четыре года уложилась? Отец мой от звонка до звонка сапером войну прошел, вернулся — пять ранений и контузия, счетоводом в конторе доскрипел. Но я считаю — жил. И сделал свое. Или вы отрицаете?
— Нет, я согласна.
На самом деле, бывает, где-то в куле поезда или в санатории встретишь человека — невзрачный и работает никем. И вдруг случайно узнаешь, как он прожил те четыре года. И думаешь: господи! С лихвой свое на земле исполнил, весь выложился — спасибо ему, пусть отдохнет.
— Ну так спорт, чтоб вы знали, тоже как война! — категорично говорил мой собеседник. — Вы в этом не понимаете, но можете мне поверить. Большой, я имею в виду, спорт… То, что наши мужики тринадцатый раз чемпионы, — это война. И всего себя туда вкладываешь, выжимаешь, потом не остается ничего. Отгорел… Ну, тренером там. В обществе должность… Но это — пенсия, вы же понимаете. Пользу приносишь, конечно. Но жил — тогда!.. Вы в этом не рубите, — опять жестко предварил он мой предполагаемый ответ. — Не спорьте! Вы — белые воротнички, элита, но слава сейчас не у вас, не вы погоду делаете в международной обстановке. Чем вы всю жизнь занимались, кому это надо?
Я молча пожала плечами — что тут скажешь? Те же самые речи слышала я от Василия, только мой сибиряк доказывал мне могущество техники…
— Обидно? — спросил Анатолий. — А ведь вы так думали про меня. Думали?
— Думаю, — поправила я его. — Но вы правы, Анатолий. Еще давным-давно немецкий писатель Новалис сказал, что у нравственного идеала нет соперника более опасного, нежели идеал наивысшей силы или жизненной мощи, физического совершенства. Люди в массе, в общем, не в силах противостоять обаянию этого идеала. В век одичания культуры он находит себе много приверженцев. За точность цитаты не ручаюсь, но смысл истинно тот.