Избранное
Шрифт:
Она кивнула, но явно держалась настороженно.
— И что вы обо всем этом думаете? — храбро спросил я.
Дороти пожала плечами.
— Трудно судить по рассказу, ничего не увидев своими глазами. Звучит действительно неправдоподобно, — призналась она. — Вы мне покажете эту… это существо?
— Слишком поздно, — сказал я. — Она убежала.
— Как убежала?! — вскричал доктор.
— Через окно. И умчалась в лес.
Вид у меня, наверное, был очень подавленный. Помолчав, старик сказал:
— Ну что ж, ей-богу, это лучшее, что она
— Да, — согласился я с горечью, — мне, конечно, следовало бы думать именно так, если бы я был благоразумнее. Но, на свою беду, я думаю как раз обратное — жестоко упрекаю себя.
И я поведал им все свои страхи: охоту с гончими, возможность заключения в сумасшедший дом.
Дороги сказала немного резко:
— Но если это всего лишь лисица, какое это имеет для вас значение? Вы же не несете за нее никакой ответственности!
— Нет, — возразил я, — как раз я-то и чувствую себя ответственным за Сильву. — Сам не знаю почему, но, если с ней случится несчастье, я никогда себе этого не прощу. К тому же в деревне ее теперь считают моей племянницей, вот почему невозможно забросить поиски, не объяснив причины.
Помолчав, Дороти спросила:
— Ну а вы-то сами, кем вы ее считаете? По-прежнему лисице или уже женщиной?
Вопрос обрадовал меня. Ибо для того, чтобы задать его, Дороти нужно было начать принимать положение вещей как оно есть. Но он же и привел меня в замешательство.
— Вот этого-то я и не знаю, — вздохнул я. — С точки зрения анатомии это, конечно, женщина, но в умственном отношении она лисица. А разве одной анатомии достаточно?
— Но если она ведет себя во всем как лисица… — начала было Дороти, но сбилась и слегка покраснела.
Я закончил ее мысль:
— То вы бы оставили ее в лесу, будь вы на моем месте?
Она не решилась ответить «да», только задумчиво потерла кончик носа. Я повернулся к ее отцу:
— А что вы думаете об этом, доктор?
— Ну, если предположить, что она и в самом деле лисица… — начал он осторожно.
— Да, если предположить именно это. А то бы вы ответили если бы я позвал вас лечить ее? Сказали бы, что это дело ветеринара?
— Нет, разумеется, но это, как вы сами сказали, вопрос одной лишь анатомии. И я, конечно, стал бы лечить ее, будь она умственно всего лишь лисицей. Но вслед за тем я бы все-таки предложил поместить ее в какое-нибудь специальное заведение. Это единственное разумное решение, поверьте мне! — заключил он, настойчиво глядя на меня.
Не начал ли он тоже верить в чудо? Или же это был всего лишь совет… и совет не совсем бескорыстный? Я ответил, пряча от него глаза:
— Нет, нет, это невозможно. В приюте она наверняка погибла бы. Как погибнет и в лесу, если останется там. Она нуждается во мне.
— А вы, вероятно, в ней? — спросила Дороти тоном, который показался мне слегка ядовитым.
— Да, наверное, — сказал я просто. — Я привык к ней.
Мину, сиамский кот Дороти, терся о мою ногу. Я погладил его, улыбаясь хозяйке.
— Вот если бы Мину пропал, разве вы бы не скучали?
— Да, верно, — согласилась Дороти и, словно эти слова, определившие природу моих переживаний, успокоили ее, так же дружески улыбнулась мне в ответ. Хотя тут же и добавила: — Но это ведь не совсем одно и то же, разве не так?
Я улыбнулся еще шире:
— Да, не совсем…
Мину вспрыгнул ко мне на колени и, ласкаясь, замурлыкал. Мы с Дороти теперь глядели друг на друга понимающе, как сообщники. Она сказала:
— Мне бы очень хотелось увидеть ее, когда она вернется в замок.
— А вы думаете, она вернется? — воскликнул я.
— Мину часто сбегает из дому, но всегда возвращается.
— Сильва не кошка, она дикая лисица, — озабоченно возразил я.
Дороти участливо погладила меня по руке.
— Вам будет легче ждать ее, если я в один из ближайших дней составлю вам компанию?
— А кто же будет ухаживать в это время за вашим отцом?
— Во вторник к обеду приглашен настоятель, — напомнил ей доктор.
— Тогда я приеду к вам в среду, — решила Дороти.
Мысль о ее приезде немного успокоила меня. Ночью я довольно крепко спал. В понедельник работа на ферме всецело заняла меня на весь день. Вернулся я очень усталый, но то была приятеля усталость. После ужина я сел у камина и попытался читать. Напрасная попытка — тревога вернулась ко мне. Я старался подавить ее, как вдруг робкое царапанье в дверь заставило меня вскинуть голову. Звук повторился еще и еще раз. С бьющимся сердцем кинулся я открывать. Это была Сильва.
Она проскользнула внутрь, как тень, и так же неслышно улеглась на пол у камина. Дышала она учащенно и тем не менее почти спокойно. Но вид ее надрывал сердце: злосчастная рубашка была изодрана в клочья, из-под которых виднелась расцарапанная, кровоточащая, вся в репьях и колючках кожа. Она лежала на боку, в усталой, расслабленной, отдыхающей позе гончей после охоты, откинув назад голову с разметавшимися волосами. Лежала с закрытыми глазами, дыхания ее не было слышно.
Я опустился на колени и принялся снимать с нее лоскутья одежды, кое-где прилипшие к ранам. Она позволяла мне делать это, тихонько вздрагивая, когда я тянул за ткань, пропитанную высохшей кровью. Сходив за тазиком с водой, я начал бережно обмывать ее, то и дело извлекая из кожи то репейник, то шип. Она и этому подчинилась, не протестуя, лишь жалобно постанывая. Тут я обнаружил на ней следы укусов: наверняка она пытала, вернуться в свою нору, к лису и лисятам, но ведь теперь она был женщиной, как же могли они признать ее? Конечно, они защищались от этой пришелицы, как от вторгшегося врага. Сколько же времени она, ставшая слишком большой и неуклюжей для своих сородичей, блуждала по лесу, раня тело колючками и шипам, прежде чем решилась возвратиться? А может быть, ей и от охотников пришлось спасаться?