Избранное
Шрифт:
Подростки так неистово ненавидят общество, что готовы призвать на его голову Великое землетрясение. Не все знают, что в 1923 г. большая часть Токио была разрушена землетрясением, которое привело японцев к сильнейшему психологическому шоку. Может быть, потому, что они издавна привыкли относиться к стихийным бедствиям как к небесной каре за дела человеческие. Их ужаснула всколыхнувшаяся земля, оставившая под обломками тысячи трупов. Они восприняли землетрясение как знамение. Акутагава Рюноскэ с горечью писал в те дни: «Если даже Токио и восстановится после катастрофы, долгое время будет он представлять собой убийственное зрелище. Поэтому мы, писатели, вряд ли сможем теперь интересоваться внешним миром, как было до сих пор. Начнем что-то искать в самих себе».
Для одних это было предзнаменованием еще большей кары, для других — из породы дельцов и политиков — сигналом к действию. «По велению Неба» они расправились с теми, кто мешал им делать игру. И подростки помнят об этом мрачном периоде японской история и говорят о грядущем землетрясении, как Великом возмездии, понимая, что в тот день им предстоит покинуть Японию, потому что начнется расправа со всеми несогласными, и с ними тоже.
Главное, за что подростки ненавидят взрослых, — бездуховность. Дети инстинктивно мстят за прерванную традицию нравственности, без которой немыслимо человеческое существование. Им смешны материальные блага, поработившие взрослых, они их ни во что не ставят, они против них взбунтовались, им доставляет удовольствие их разрушать. Подростки ненавидят невидимый панцирь, в который замурован человек. Потому и машины ненавидят — тот же панцирь, отгораживающий от мира. Владельцев машин они называют рабами. Это расположило к ним Исана. Он «увидел холодное… презрение к машине, именуемой автомобилем. Это его глубоко потрясло и в то же время обрадовало. Такое явное презрение подростков к автомобилю как вещи, ничего не стоящей, произвело на него особенное впечатление. У самого Исана в молодости не было другого объекта презрения или уважения, кроме человека».
У подростков своя программа действий (впрочем, эта идея не нова) — уничтожить дурацкий обычай частного владения машинами, их мечта — «в панике землетрясения крушить машины и таким образом мстить обществу». Исана заразился их настроением. Ему даже пригрезилось, как в последний день они «помчались бы наперерез встречным машинам и наказали бы людей… еще до того, как все рухнет и небо осветится пожарами, мы возвестили бы громогласно: грядем!»
Подростки потому и привязались к Исана, что и ему не нужны эти порабощающие людей блага общества. Они инстинктом почувствовали в нем близкого им человека, способного к непосредственному переживанию. Любить дерево, как дерево, а не как тень, не за его плоды или за то, что ублажает взор. Они поверили в мечту, в видения Исана, и это вернуло его к жизни.
Можно сказать, тема вины и возмездия, вины и искупления — главная тема романа; вины как личной, так и общей, за которую всем придется расплачиваться. Каждый несет ответственность за то, что творится на земле.
Роман Оэ задуман как суд не столько над подростками, которые сами обрекли себя на гибель, сколько над обществом, их породившим, или над теми законами, по которым оно живет и над неправедностью которых не задумывается. Самый большой преступник — большой политик господин Кэ. Он не ощущает себя преступником, не чувствует вины, хотя и умирает мучительной смертью. Жена Исана, дочь политика, мечтает о политической карьере и ни о чем другом, кроме предвыборной кампании, не может думать. В ней притуплены чувства, даже к собственному сыну она не испытывает сострадания. При этом Наоби, так зовут дочь политика, полна праведного негодования. Действительно, общество имеет право оградить себя от антисоциальных элементов, и оправданно существование аппарата, охраняющего интересы и покой общества. Кому понравится, если его выкинут из машины или спустят вместе с машиной под откос только потому, что кто-то против машин? Но способно ли современное японское общество понять социальные причины бунта подростков? — хочет спросить писатель. Уже одно то, что Наоби готова принести в жертву своего слабоумного ребенка — «ради долга перед обществом», — сводит на нет ее формально правильные слова и ставит ее ниже тех, кого она справедливо осуждала.
Общество дельцов возмущается преступностью, которую порождает, ибо строит жизнь на ложной основе. Им и в голову не приходит заглянуть в себя, задуматься, почему они вызывают к себе такую патологическую ненависть. Вместо того чтобы устранить враждебность, устраняют врагов; уничтожая следствие, сохраняют причину. Бунт — своего рода сигнал бедствия, внешнее проявление внутреннего недуга. Если его не излечить, так и будет продолжаться. Правда, может быть, общество конкуренции заинтересовано в таком положении для поддержания равновесия и оправдания аппарата насилия. Это входит в правила игры.
Спору нет, подростки виновны, живут по принципу вседозволенности. Они и сами понимают, что если на земле останутся только такие люди, как они, то человеческая цивилизация прекратит свое существование, ибо они ничего не умеют. В них самих достаточно безрассудной жестокости, которой нет оправдания. Они легко относятся к жизни и к смерти, к своей и чужой, в них что-то есть от камикадзе. Но их отчаяние идет от уверенности в том, что скоро всему конец. Этот мир таков, что он не может и не должен существовать. Парадоксально, но в конечном счете ими движет инстинкт самосохранения. Потому Исана и воспринимает их как «посланцев», предупреждающих людей о грядущей опасности.
Судя по всему, симпатии Оэ на стороне подростков. Каждый из них имеет свое лицо, не похож на другого, не утратил врожденного нрава. Они, особенно Такаки и Инаго, способны на глубокие, тонкие чувства, любят пофилософствовать, тянутся понять — куда же катится мир и что ждет его впереди, хотя и не верят, что ждет его что-то хорошее. Одного общения с Исана, живым человеком, знающим Слово, хватило на то, чтобы смягчились их души. Они мечтают о новом обществе и, как призыв, повторяют слова из «Братьев Карамазовых»: «новое чувство, новая мысль», хотя и понимают это обновление по-своему.
Увещевая их, Наоби задает вопрос: «Чего же вы хотите?» Действительно, чего же хотят подростки? Они бросают вызов, идут на риск, на смерть — во имя чего? Нельзя сказать, что их протест вполне осознан. Они не знают, каким общество должно быть, но по крайней мере не таким, какое есть. Бесперспективны их чаяния, их мечта — уйти в открытое море, стать свободными мореплавателями. Но так привлекательны эта мечта и это стремление к свободе, что им нельзя не посочувствовать, хотя и знаешь, что они не на верном пути.
Почему именно молодежь привлекает Оэ? Молодежь — действующее лицо всех его романов — «Семнадцатилетний», «Опоздавшая молодежь», «Футбол 1860 года». Не потому ли, что молодежь не обезопасилась равнодушием, живет не по правилам потребительского общества, а по велению сердца. Ее реакция достоверна, и, привлекая внимание к тому, что тревожит молодежь, чем она живет и отчего страдает, писатель дает взрослым шанс взглянуть на себя со стороны, прочувствовать опасность, которая угрожает и взрослым и детям.
Возьмите ранний рассказ «Содержание скотины» (1958), который принес Оэ признание — литературную премию Акутагавы, когда писателю было всего 23 года. Здесь берет начало тема, прошедшая через все его произведения, — столкновение детей со взрослыми, не столько столкновение разных поколений, сколько разных миров, и то, что становится с детьми при соприкосновении с миром взрослых. Детская любознательность, доверчивость, привязчивость, то самое дзин — «человечность», пусть в детской форме, сталкивается с диаметрально противоположными чертами: жестокостью, сухостью, грубостью взрослых, хотя они бывают прекрасными умельцами. Обнаженную душу ребенка ранит и невольное предательство отчаявшегося пленного негра, объятого ужасом, вековым страхом перед судом Линча, и грубая жестокость взрослых, которые пристукнули негра, как забивают скот. На долгие годы этот кошмар покоробил детскую душу, породил в ней враждебность к взрослым, «многосложную враждебность ко всему на свете». Может быть, только в этом, последнем романе, 25 лет спустя, душа его оттаяла, и он нашел праведника среди взрослых. Оэ и сам говорит об этом: «Для моей души эта перемена очень благотворна. Раньше, когда писал роман, я будто толкал себя в какую-то тьму, на сей раз совсем другое — будто обретаю решимость».