Избранное
Шрифт:
Инаго завопила и, подскочив к Тамакити, вцепилась ему в горло. Тот не сопротивлялся, и Красномордому пришлось силой оттащить от него Инаго.
— Дзин проснется, Дзин испугается, — увещевал Красномордый Инаго.
Атака Инаго сбила спесь с Тамакити, и он превратился в испуганного мальчишку.
— Бой врезался своим бульдозером в бульдозеры рабочих и остановил их, — ни к кому не обращаясь, сказал Тамакити. — Потом он погнался за рабочими, размахивая железной трубой, и стал их бить. А рабочих-то двое. Они увернулись и сами набросились на него с деревянными брусьями. Брусья — в щепки. Тогда они тоже подобрали железные трубы и избили ими Боя. Мы видели все это, когда неслись прямо по целине спасать его. Бой, ничего не замечая вокруг, опустил голову, как бык, и вслепую размахивал своей железной трубой. Чтобы остановить его, один из рабочих хотел стукнуть его по плечу. Но, видно, не рассчитал и попал в голову. Мы подбежали, когда Бой завертелся волчком, потом упал и забился в судорогах. Голова у него была проломлена, из нее хлестала кровь. Разве бы мог я ударить по такой ране? Ударить Боя, для которого самым важным в жизни был наш корабль?..
Тамакити широко раскрыл рот и неожиданно громко заплакал. Его обезображенное рыданиями лицо, напоминающее морду напуганной собаки, было отвратительно.
— Нужно как следует изучить фотографии и решить, что делать дальше, — отрезал Такаки и взбежал по винтовой лестнице.
Все последовали за ним. Никому не хотелось слушать рыдания Тамакити. Но Тамакити тоже пошел за ними. Члены команды Союза свободных мореплавателей, кроме заливавшегося слезами Тамакити, жадно рассматривали фотографии — свое первое, хотя и нежелательное появление на страницах печати. Лишь Исана, единственный член команды, не попавший на снимки, был способен оценивать происходящее объективно.
Вместо фотографий он стал изучать пятна на ковре — его ни разу не чистили за их одинокую жизнь с Дзином. Стоило чуть напрячь воображение, как грязные разводы превратились в очертания шхуны. Утренний пожар разогрел воздух, и теперь, когда была уже поздняя ночь, стояла жара, как в разгар лета. Капелька пота со лба Исана упала на шхуну, вычерченную грязью на ковре. А может быть, это была слеза?
Бой, этот мальчишка, больше всего на свете любил стоять на палубе своего корабля и обозревать расстилавшийся перед ним мир. После трехдневного сидения в темном подвале он взорвал динамитом свой любимый корабль и, проломив бульдозером стену, пошел в атаку. В безудержной ярости, по-детски крикливой и обращенной против ни в чем не повинных рабочих, он вцепился в руль, страшась насилия и в то же время мечтая о нем. Все, что было в поле зрения Боя, — рабочие с железными трубами в руках, развороченная земля, заросшая густой летней травой, косогор, поднимающийся вверх из заболоченной низины, железобетонное убежище — все это кренилось и шаталось из стороны в сторону. Таким было его последнее видение, таким был весь его мир. Нерасчетливый удар железной трубы, проломивший Бою череп, низверг его видение и его мир в кровавую тьму. Теперь уже никто не увидит реального мира таким, каким его видел Бой. Его мир исчез бесследно…
Исана думал о видениях каждого из подростков, рассматривавших фотографии, думал о том, что и их реальный мир очень скоро исчезнет в кровавой тьме, безжалостно разрушенный ими самими. Можно легко представить себе, сколь горестной будет их гибель. Видимо, самоуничтожение — их неизбежный удел, в нем их протест против горести жизни. Глаза Исана встретились с глазами Тамакити, смотревшего на него исподлобья. Налитые кровью глаза Тамакити, уже сухие, лишь мельком взглянули на него, но Исана с изумлением почувствовал, что у Тамакити те же мысли, что и у него.
— Изучив этот пейзаж, ничего не стоит установить, где проводились наши военные учения, правда? — спросил Такаки, пододвигая Исана журнал.
— То, что Короткий позволил увязаться за собой этим репортерам и притащил их прямо к нашему тайнику, по-моему, вранье, — сказал Красномордый. — Машина, которую увидели дозорные, не имела к этому никакого отношения. Однако люди, знакомые с районом Идзу, по фотографиям точно определят, что это за местность…
— Безусловно, — сказал Исана.
Это было настолько очевидно, что он мог и не отвечать. Ветви огромной дзельквы занимали треть фотографии, за мысом на переднем плане вдалеке виднелся еще один мыс, и на нем — поселок. Любой местный житель по одному этому пейзажу мог точно опознать скалу под обрывом, откуда делался снимок. На фотографии подростки по веревке спускаются вниз по отвесной скале от дзельквы к морю. Спускаются вниз, лелея мечту попасть на корабль Союза свободных мореплавателей. Белыми иероглифами, на черной фотографии было напечатано: «Может быть, среди нас находятся вооруженные партизаны?»
— Подпись под снимком говорит о том, что в редакции еженедельника, видимо, не очень верили фотографиям Короткого, — сказал Исана.
— Если бы не верила полиция — было бы другое дело. Но вряд ли на это можно надеяться, — сказал Такаки.
— Еще бы! — зло закричал Тамакити. — Мы уже начали вооруженную борьбу. Неужели это кому-нибудь не ясно?
Взгляды подростков обратились к Тамакити. За минуту до этого рыдавший и, казалось, снова вот-вот готовый расплакаться, выставив вперед подбородок, Тамакити теперь весь напрягся, как готовая к броску змея, и победоносно задрал голову.
— Что это значит: «Мы уже начали вооруженную борьбу»? — спросил Такаки.
— Именно то, что я сказал! — Еще больше повысил голос Тамакити. — Как только журнал попадет в руки сил самообороны, они немедленно начнут действовать. И полиция, конечно, тоже. Журнал вышел сегодня утром и, значит, уже привлек их внимание. Может быть, этот вопрос поднимут и в парламенте. Инструктором отряда был солдат сил самообороны — вот в чем дело. Им известно, что на солдата напали гражданские лица и он застрелился из автомата, который принадлежал силам самообороны! Естественно, в парламенте зададут вопрос: не надлежит ли силам самообороны вместе с полицией нас уничтожить? Об этом же завопит пресса, радио, телевидение. Ясное дело: мы — враги общества, и общество потеряет голову! Даже если мы мирно сдадим оружие и признаемся, что ничего особенного до сих пор не сделали, нам все равно припомнят Короткого и солдата. Теперь у нас только два пути.
— Два пути? Чего ты нам голову морочишь, Тамакити? Чушь все это, — набросилась на него Инаго.
— У нас есть два пути, поэтому я и говорю: два пути. Собранное нами оружие раздать Свободным мореплавателям, которые рассеются по всей стране и, поскольку Союз свободных мореплавателей снова собрать не удастся, будут действовать в одиночку. Это первый путь. Кому не по зубам сражаться в одиночку, могут поступить с полученным оружием как им заблагорассудится. Кто захочет рано или поздно использовать свое оружие, пусть стреляет на здоровье, его дело…
— Получить оружие, разбрестись во все стороны и действовать в одиночку — так было до того, как мы объединились в Союз свободных мореплавателей. Разве это не противоречит избранному нами пути? В общем, как говорил Бой, это все равно как будто ничего и не было, — сказала Инаго, но Тамакити пропустил ее слова мимо ушей.
— Второй путь: собравшись всем в одном месте, забаррикадироваться и начать сражаться. Как мы это делали до сих пор, только теперь уже это будет настоящий бой… Но наша база вместе с кораблем взорвана!
Тамакити умолк и вопрошающе посмотрел на Исана.
— По-моему, Тамакити, ты просто не решаешься сказать мне, что у тебя на уме. Я согласен перевести сюда базу Свободных мореплавателей, значит, забаррикадировавшись здесь, мы превратим убежище в крепость.
— В таком случае я за второй путь. Я всегда считал, что если удастся найти убежище, то второй путь — лучший, — сказал Тамакити с явным облегчением.
— Хорошо, но нет ли третьего пути? — обратился Исана к Такаки. — Ты согласен с Тамакити?