Избранное
Шрифт:
Тело Инаго от пронизывающего ночного ветра покрылось гусиной кожей, но внутри у нее бушевал настоящий смерч страха. Исана хотелось одолеть его, но нужные слова не приходили на ум. Не приходили потому, что его поразила, сверлила мысль: это же Китовое дерево. Такаки решил про себя, что огромная дзельква как раз и есть Китовое дерево, и именно под ним похоронили Короткого. Почему? Во всяком случае, Исана было ясно, что Такаки пришла эта мысль в тот вечер, когда они долго стояли и смотрели на дзелькву. Но может ли это успокоить Инаго? Как успокоить ее, если в ее сознании Китового дерева не существует?
Возвратившись в Токио и спускаясь по дороге, заросшей
— Союз свободных мореплавателей горит! — закричала Инаго. И так громко, что измученный Дзин даже вздрогнул от испуга…
Перед их глазами, привыкшими к высокому небу на мысе, расстилалось покрытое облаками небо, такое низкое, что, казалось, до него можно было дотянуться рукой, и это небо подпирал огромный столб дыма, поднимавшийся с развалин киностудии. У его пылающего прозрачно-красного основания низко стелилась ярко-багровая пена. В лучах склонившегося к закату солнца заболоченную низину, покрытую густым ковром травы, все сильнее заволакивало дымом. Но, возможно, горел лишь один, ближайший к ним павильон киностудии? Наверно, его разрушили, обломки сгребли бульдозером подальше от остальных построек, крупные деревянные детали увезли на лесосклад для продажи, а мелочь подожгли. По обеим сторонам пылавшего костра симметрично стояли два бульдозера, как будто отражая замысел людей, ответственных за ведущиеся здесь работы; за костром при порыве ветра удалось рассмотреть стену другого павильона, совершенно целого.
— Команду Союза свободных мореплавателей, наверно, арестовали, а тайник разрушили.
— Вряд ли. Зачем так бездумно уничтожать место преступления, — сказал Исана.
Глубокое беспокойство, охватившее Исана и Инаго, передалось и Дзину, которого они с двух сторон держали за руки. Его вид напомнил Исана еврейского мальчика с поднятыми вверх руками, отправляемого из гетто в концлагерь, которого он видел в документальном фильме. Дойдя до входа в убежище, они были напуганы еще одним, уже совсем конкретным фактом. Пытаясь открыть ключом дверь, они увидели, что она закрыта изнутри на цепочку. Но к двери подошли не устроившие засаду полицейские, а Такаки, Тамакити и Красномордый, и страхи тут же рассеялись. Войдя в прихожую, Исана, Инаго и Дзин от усталости и пережитого потрясения не проронили ни слова. Голова Тамакити, поднявшегося на несколько ступенек винтовой лестницы и облокотившегося на перила, казалось, была где-то очень высоко. Красномордый, снявший цепочку, стоял на бетонном полу босиком. Стоявший напротив Такаки повернулся к ним худым профилем — не только у него одного, у всех троих был такой вид, будто они вышли не встретить их, а возвести перед ними живую баррикаду и не пустить в дом.
— Мы забрались на балкон, разбили стекло и проникли в дом. Стекло можно вставить, это чепуха, — сказал Такаки, по-прежнему не глядя на Исана. — Вы, наверно, видели огонь? Тайник Союза свободных мореплавателей разрушен, вот и пришлось нам перебираться в другое место… Особенно срочно нужно было перевезти оружие.
Такаки оправдывался, что они вторглись в убежище Исана, но мрачность его, как и двух его товарищей, объяснялась другим: они испытывали неловкость перед Инаго. После погони за бывшим солдатом и его гибели они еще не виделись с ней. Это понимал Исана, понимала и Инаго. И великодушно разрядила напряженную атмосферу.
— Нужно уложить Дзина, дать ему отдохнуть. Нечего болтать попусту, — сказала она резко и, сняв с Дзина ботинки и обняв его, повела в комнату мимо Красномордого и Такаки.
— Инаго — настоящий боец, — сказал Тамакити внешне насмешливо, но на самом деле со смущением, которого ему не удалось скрыть.
Красномордый поднял к нему лицо, ставшее таким пунцовым, что это видно было даже в полутемной прихожей, но ни он, ни Такаки ничего не ответили. Исана подумал что, видимо, оставалось еще что-то нерешенное, о чем они хотели поговорить. Расположившись в комнате, они продолжали молчать, ожидая, пока Инаго принесет Дзину печенья и воды. Наконец Такаки начал:
— Союз свободных мореплавателей убрал оттуда людей и оружие. Около нашего корабля в съемочном павильоне остался один Бой. В этом вся проблема. Он по своей воле ни за что не покинет корабль.
— Понятно. Но как можно было оставлять там одного Боя, еще совсем ребенка? — вспыхнула Инаго.
— Бой влюблен в корабль. Мы ничего не могли с ним поделать, — сказал Такаки смущенно. — В Союзе свободных мореплавателей никто не может приказывать другому. Если он решил что-то сделать, мы не можем сказать ему: нет, не делай…
— Но ведь павильон, где он сейчас спрятался, разрушают в жгут?
— Нет, до нашего тайника еще не добрались, — сказал Красномордый. — Они начали с другой стороны. Мы наблюдали в бинокль. Сейчас они перестали разрушать и сжигают обломки и мусор. Больше они сегодня ничего, наверно, не будут делать.
— Но завтра опять начнутся работы? — не сдавалась Инаго. — Когда у Боя над головой станут рушить и жечь, он же сойдет с ума. Почему вы не привели его сюда? Может, подобраться ночью со стороны реки и поговорить? Нужно обязательно вытащить его оттуда…
— Бой забаррикадировался в подвале и полон решимости выдержать любую осаду, — сказал Тамакити. — Он нам помогал вытаскивать оружие, а потом остался в павильоне один, замотав проволокой двери и окна, так что к нему не подступиться. Мы немного подождали — думали, станет одному страшно, выйдет. Захочет, сможет выйти в любое время, но он ни в какую — заперся изнутри и приготовился к осаде. Сидит там с позапрошлой ночи.
— Значит, Бой уже два дня один? Слышит, как за стенами все рушат и кромсают… — Инаго тяжело вздохнула. — Слышит, как бушует пламя… Еда хоть у него есть?
— Мы оставили ему все, что было в холодильнике, — сказал Такаки.
— Я схожу туда сегодня, как только рабочие прекратят работу. Я должна уговорить Боя уйти оттуда. Хорошо еще, если он не сошел с ума, ведь вокруг все горит… А с водой как? Водопровод-то они, наверно, отключили? Значит, в темном павильоне нет ни капли воды. Как он там бедный, один…
— Все это не так просто, — перебил Инаго Красномордый. — Когда мы выносили имущество Союза свободных мореплавателей, рабочие нас заметили и, видимо, заподозрили, что мы что-то своровали. Вчера они привезли передвижной вагончик и оставили на ночь сторожа. Если мы подадим Бою сигнал, сторож заметит. Мы, конечно, убежим, но Бой-то все равно останется взаперти.
— Придется ждать, пока сам вылезет, другого выхода нет, — сказал Такаки. — Я думаю, он был уверен, что мы присоединимся к нему. Но мы ушли и не вернулись, и он сейчас, наверно, злится. Сидит в темноте и распаляет себя — бросили, мол, одного. Поэтому у тебя, Инаго, все равно ничего не выйдет. Потому что Бой злится сейчас на всех нас.
— Бой считает, что в глубине души все мы к нашему кораблю относились несерьезно и бросили его не задумываясь, — сказала Инаго. — Что он все-таки будет дальше делать?