Избранное

Блейк Уильям

* * *

Мой ангел, наклонясь над колыбелью, Сказал: «Живи на свете, существо, Исполненное радости, веселья, Но помощи не жди ни от кого».

* * *

Всю жизнь любовью пламенной сгорая,

Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая.

О благодарности

От дьявола и от царей земных Мы получаем знатность и богатство. И небеса благодарить за них, По моему сужденью, — святотатство.

Взгляд амура

На перси Хлои бросил взор крылатый мальчуган, Но, встретив Зою, он глядит украдкой на карман.

* * *

Я встал, когда редела ночь. — Поди ты прочь! Поди ты прочь! О чем ты молишься, поклоны Кладя пред капищем Мамоны? Я был немало удивлен. Я думал, — это Божий трон. Всего хватает мне, но мало В кармане звонкого металла. Есть

у меня богатство дум, Восторги духа, здравый ум, Жена любимая со мною. Но беден я казной земною. Я перед Богом день и ночь. С меня оп глаз не сводит прочь. Но дьявол тоже неотлучен: Мой кошелек ему поручен. Он мой невольный казначей. Я ел бы пищу богачей, Когда бы стал ему молиться. Я не хочу, а дьявол злится. Итак, не быть мне богачом. К чему ж молиться и о чем? Желаний у меня немного, И за других молю я Бога. Пускай дает мне злобный черт Одежды, пищи худший сорт, — Мне и в нужде живется славно… А все же, черт, служи исправно!

* * *

Что оратору нужно? Хороший язык? — Нет, — ответил оратор. — Хороший парик! — А еще? — Не смутился почтенный старик И ответил: — Опять же хороший парик. — А еще? — Он задумался только на миг И воскликнул: — Конечно, хороший парик! — Что, маэстро, важнее всего в портретисте? — Он ответил: — Особые качества кисти. — А еще? — Он, палитру старательно чистя, Повторил: — Разумеется, качество кисти. — А еще? — Становясь понемногу речистей, Он воскликнул: — Высокое качество кисти!

Вильяму Хейли о дружбе

Врагов прощает он, но в том беда, Что не прощал он друга никогда.

Ему же

Ты мне нанес, как друг, удар коварный сзади, Ах, будь моим врагом, хоть дружбы ради!

Моему хулителю

Пусть обо мне ты распускаешь ложь, Я над тобою не глумлюсь тайком. Пусть сумасшедшим ты меня зовешь, Тебя зову я только дураком.

Эпитафия

Я погребен у городской канавы водосточной, Чтоб слезы лить могли друзья и днем и еженочно.

Из «Пророческих книг»

Книга Тэль

Известно ль орлу, что таится в земле?

Или крот вам скажет о том?

Как мудрость в серебряном спрятать жезле,

А любовь — в ковше золотом?

I

В долине дщери Серафимов пасли своих овец. Но Тэль, их младшая сестра, блуждала одиноко, Готова с первым дуновеньем исчезнуть навсегда. Вдоль по течению Адоны несется скорбный ропот, И льются тихие стенанья, как падает роса. — О ты, бегущая вода! Зачем твой лотос вянет? Твоих детей печален жребий: мгновенный смех и смерть. Ах, Тэль — как радуга весны, как облако в лазури, Как образ в зеркале, как тени, что бродят по воде, Как мимолетный детский сон, как резвый смех ребенка, Как голос голубя лесного, как музыка вдали. Скорей бы голову склонить, забыться безмятежно И тихо спать последним сном и слышать тихий голос Того, кто по саду проходит вечернею порой. Невинный ландыш, чуть заметный среди смиренных трав, Прекрасной девушке ответил: — Я — тонкий стебелек, Живу я в низменных долинах; и так я слаб и мал, Что мотылек присесть боится, порхая, на меня. Но небо благостно ко мне, и тот, кто всех лелеет, Ко мне приходит в ранний час и, осенив ладонью, Мне шепчет: «Радуйся, цветок, о лилия-малютка, О дева чистая долин и ручейков укромных. Живи, одевшись в ткань лучей, питайся божьей манной, Пока у звонкого ключа от зноя не увянешь, Чтоб расцвести в долинах вечных!» На что же ропщет Тэль? О чем вздыхает безутешно краса долины Гар? Цветок умолк и притаился в росистом алтаре. Тэль отвечала: — О малютка, о лилия долин, Ты отдаешь себя усталым, беспомощным, немым, Ты нежишь кроткого ягненка: молочный твой наряд С восторгом лижет он и щиплет душистые цветы, Меж тем как ты с улыбкой нежной глядишь ему в глаза, Сметая с мордочки невинной прилипший вредный сор. Твой сок прохладный очищает густой янтарный мед. Дыша твоим благоуханьем, окрестная трава Живит кормилицу-корову, смиряет пыл коня. Но Тэль — как облако, случайно зажженное зарей. Оно покинет трон жемчужный, и кто его найдет? — Царица юная долин! — промолвил скромный ландыш, — Ты можешь облако спросить, плывущее над нами, Зачем на утренней заре горит оно и блещет, Огни и краски рассыпая по влажной синеве. Слети к нам, облако, помедли перед глазами Тэль! Спустилось облако, а ландыш, головку наклонив, Опять ушел к своим бессчетным заботам и делам.

II

— Скажи мне, облако, — спросила задумчивая Тэль, — Как ты не ропщешь, не тоскуешь, живя один лишь час? Но час пройдет, и больше в небе тебя мы не найдем. И Тэль — как ты. Но Тэль тоскует, и нет ответа ей! Главу златую обнаружив и выплыв на простор, Сверкнуло облако, витая над головою Тэль. — Ты знаешь, влагу золотую прохладных родников Пьют наши кони там, где Лува меняет лошадей. Ты смотришь с грустью и тревогой на молодость мою, Скорбя о том, что я растаю, исчезну без следа. Но знай, о девушка: растаяв, я только перейду К десятикратной новой жизни, к покою и любви. К земле спускаясь невидимкой, я чашечек цветов Касаюсь крыльями и фею пугливую — росу Молю принять меня в прозрачный, сияющий шатер. Рыдает трепетная дева, колени преклонив Перед светилом восходящим. Но скоро мы встаем Соединенной, неразлучной, ликующей четой, Чтоб вместе странствовать и пищу вести цветам полей. — Неужто, облачко? Я вижу, различен наш удел: Дышу я тоже ароматом цветов долины Гар, Но не кормлю цветов душистых. Я слышу щебет птиц, Но не питаю малых пташек. Они свой корм в полях Находят сами. Я исчезну, и скажут обо мне: Без пользы век свой прожила сияющая дева, Или жила, чтоб стать добычей прожорливых червей?.. С престола облако склонилось и отвечало Тэль: — Коль суждено тебе, о дева, стать пищей для червей, Как велико твое значенье, как чуден твой удел. Бее то, что дышит в этом мире, живет не для себя. Не бойся, если из могилы червя я позову. Явись к задумчивой царице, смиренный сын Земли! Могильный червь приполз мгновенно и лег на влажный лист, И скрылось облако в погоне за спутницей своей.

III

Бессильный червь лежал, свернувшись, на маленьком листке. — Ах, кто ты, слабое созданье? Ты — червь? И только червь? Передо мной лежит младенец, завернутый в листок. Не плачь, о слабый голосок! Ты говорить не можешь И только плачешь без конца. Никто тебя не слышит, Никто любовью не согреет озябшее дитя!.. Но глыба влажная земли малютку услыхала, Склонилась ласково над ним и все живые соки, Как мать младенцу, отдала. И, накормив питомца, Смиренный взгляд спокойных глаз на деву устремила. — Краса долин! Мы все на свете живем же для себя. Меня ты видишь? Я ничтожна, ничтожней в мире всех, Я лишена тепла и света, темна и холодна. Но тот, кто любит всех смиренных, льет на меня елей, Меня целует, и одежды мне брачные дает, И говорит: «Тебя избрал я, о мать моих детей, И дал тебе венец нетленный, любви моей залог!» Но что, о дева, это значит, понять я не могу. Я только знаю, что дано мне жить и, живя, любить. Тэль осушила легкой тканью потоки светлых слез И тихо молвила: — Отныне не стану я роптать. Я знала: друг всего живого не может не жалеть Червя ничтожного и строго накажет за него Того, кто с умыслом раздавит беспомощную тварь. Но я не знала, что елеем и чистым молоком Червя он кормит, и напрасно роптала на него, Страшась сойти в сырую землю, покинуть светлый мир. — Послушай, девушка, — сказала приветливо земля, — Давно твои я слышу вздохи, все жалобы твои Неслись над кровлею моею, — я привлекла их вниз. Ты хочешь дом мой посетить? Тебе дано спуститься И выйти вновь на свет дневной. Перешагни без страха Своею девственной ногою запретный мой порог!

IV

Угрюмый сторож вечных врат засов железный поднял, И Тэль, сойдя, узнала тайны невиданной страны, Узрела ложа мертвецов, подземные глубины, Где нити всех земных сердец гнездятся, извиваясь, — Страну печали, где улыбка не светит никогда. Она бродила в царстве туч, по сумрачным долинам, Внимая жалобам глухим, и часто отдыхала Вблизи неведомых могил, прислушиваясь к стонам Из глубины сырой земли… Так, медленно блуждая, К своей могиле подошла и тихо там присела, И услыхала скорбный гул пустой, глубокой ямы: — Зачем всегда открыто ухо для роковых вестей, А глаз блестящий — для улыбки, таящей сладкий яд? Зачем безжалостное веко полно жестоких стрел, Скрывая воинов бессчетных в засаде, или глаз, Струящий милости и ласки, червонцы и плоды? Зачем язык медовой пылью ласкают ветерки? Зачем в круговорот свой ухо втянуть стремится мир? Зачем вдыхают ноздри ужас, раскрывшись и дрожа? Зачем горящий отрок связан столь нежною уздой? Зачем завеса тонкой плоти над логовом страстей?.. Тэль с криком ринулась оттуда — и в сумраке, никем Не остановлена, достигла долин цветущих Гар.

Книга

«Бракосочетание Неба и Ада»

* * *

Ринтра ревет, потрясая огнями В обремененном воздухе. Тучи голодные носятся низко Над бездной. Некогда, кроток душой, По опасной тропе Праведный шел человек, Пробираясь долиною смерти. Розы цветут, Где недавно росли только тернии, И над степным пустырем Поют медоносные пчелы. Так над бездной тропа расцвела, И река и ручей На скалу, и на камень могильный, И на белые груды костей Влажной, красной земли нанесли. И тогда отказался злодей От привычных тропинок покоя, Чтоб ходить по опасной тропе И того, кто кроток душой, Выгнать снова в бесплодные степи. И теперь перед нами змея Выступает в невинном смирении, А праведный человек Буйным гневом бушует в пустыне, Там, где ночью охотятся львы. Ринтра ревет, потрясая огнями В обремененном воздухе. Тучи голодные носятся низко Над бездной.