Избранное
Шрифт:
года. С того дня мы и празднуем рождение нашей могучей Армии.
И опять мысли мои возвращались к отцу. Старик, а так загорелся,
когда рабочие-дружинники отъезжали на Украину: шапку в охапку - и в
завком за винтовкой! Едва ведь его отговорили товарищи. Меня так он и
не послушался бы...
Да, хорошо бы навестить старика; посидеть, как говорится, рядком,
потолковать ладком - на зеленом бережку Невы за нашей рабочей Невской
заставой... Только
Киев - Москва - Петроград - вон сколько ехать! Туда да обратно - на
одну дорогу клади месяц. А больше месяца не дадут.
Ведь всюду еще фронты. Посмотришь на карту родной страны да и
призадумаешься: в Одессе грозой стоит французский флот, в Закавказье
высадились англичане; они же, вместе с американцами, захватили
Мурманск, Архангельск. И на Дальнем Востоке грабят наши земли
американские и японские захватчики.
Всюду, куда ни глянь, отобраны у Советской России гавани. Ни
одного корабля не может послать по морям наше Советское правительство.
А из газет видно, что кораблик с хлебом доставил бы много радости
Москве и Петрограду... Ой, круто приходится там населению! Восьмушка -
тонкий ломтик хлеба - на два дня.
И в это же самое время в захваченных у нас гаванях большое
оживление: с шумом и грохотом там разгружаются корабли под
американским флагом. Корабли беспрестанно подвозят оружие: для
Деникина, Юденича и больше всего - для Колчака. Колчак со своими
бандитами захватил уже всю Сибирь, дошел до Волги. Теперь, как слышно,
ему от его хозяев приказ вышел: идти походом на Москву и сокрушить
Советскую власть.
А у наших бойцов такое соображение, что Колчак хоть и морской
адмирал, а в волжской водичке захлебнется. Потому что это наша русская
народная река и не станет держать она на своей воде продажных тварей,
изменников Родины.
Не выйдет, господа империалисты! Но все-таки советскому солдату
полагается быть начеку... Где же тут думать о доме да проситься на
побывку!
Я не стал даже и подавать докладную. Решил не ездить в Питер, а
сел и написал батьке длинное письмо. Написал, вижу - и еще надо
писать, одним письмом в Питер не обойтись. И соседям надо написать, и
товарищам. Не напишешь - обидятся. Я и принялся за письма.
Сижу я как-то вечером, входит комвзвода:
– Завтра вам явиться к начальнику политотдела.
"Что, - думаю, - такое? Зачем вдруг я понадобился начпобригу? Дел
у меня с ним не бывало никаких..."
Пришло утро. Отправляюсь в штаб.
Политотдельская комната полна народу. Шумно, накурено. Я
протискался вперед. Выдавали газеты, и вместе с красноармейцами у всех
столов толпились рабочие. Свежие номера "Правды", "Бедноты",
"Известий" переходили из рук в руки. А красноармейцы брали газеты
пачками и укладывали в холщовые наплечные сумки - это были наши ротные
и взводные "громкочтецы".
Тут же в толпе я увидел начальника политотдела. Иван Лаврентьич
был чисто выбрит, обрил даже голову, и от этого его рыжие усы сразу
стали выглядеть пышнее и как бы даже удлинились. На груди у Ивана
Лаврентьича сверкала новенькая звездочка из красных стекляшек.
Я оправил на себе гимнастерку и подошел к нему.
Он стоял с плотником. Плотник, что-то объясняя, водил аршином по
голой стене. Иван Лаврентьич глядел на него исподлобья и покручивал
свой пышный ус.
– Ладно, делай, - сказал он плотнику.
– Да гляди, чтобы полки как
следует были. Не тяп-ляп!
И повел меня к своему столу.
– Ты что же это, грамотей? - сказал он, разыскивая стул, чтобы
сесть. - Мы тут библиотеку налаживаем, людей не хватает, книг целый
воз, а нет того, чтобы прийти в политотдел да помочь!
Я, ни слова не говоря, засучил рукава и шагнул в угол, заваленный
старыми и новыми книгами. Там уже ворошились два-три бойца.
– Обожди-ка, обожди, - удержал меня Иван Лаврентьич, - тут я
найду кого поставить. А для тебя вот что. Ты ведь техник?
– Техник, - сказал я.
Иван Лаврентьич взял перо и что-то написал на клочке бумаги.
Потом передал записку через стол делопроизводителю:
– В приказ! Сапера Медникова Илью зачислить временно по
политотделу.
– Ну, а теперь давай поговорим. - Иван Лаврентьич опять поискал
свой стул среди толпившихся людей и, не найдя стула, присел на краешек
стола. - Вот что, - сказал он, усевшись.
– В городе есть типография.
Какая она, сам посмотришь. Словом, надо, чтобы газету печатала...
Тут нас среди разговора перебили. Ивана Лаврентьича вызвали к
телефону, и не успел он и от стола отойти, как его со всех сторон
тесно обступили. Начпобриг махнул мне рукой: дескать, кончен разговор.
– Понял, что надо-то? - крикнул он мне уже с другого конца
комнаты.
– Три дня тебе сроку, а на четвертый чтоб выходила газета.
– Есть!
И пустился я исполнять приказание...
Типография в Проскурове была, и рабочие-типографщики уже знали,