Избранное
Шрифт:
— Николай Фадеевич, но чем вы их привлекли, чем?
— Да поймете ли? — вслух усомнился я.
— Поймем-поймем, — закивали головами.
— Дамочки, я поменял сущности местами.
Глядят на меня, как на заговоривший карбюратор.
— Как бы вам попроще… Я пляшу не от дела, а от человека.
Дамочки нахохлились, вроде курей на лекции.
— Ребят как заманивают в профессии?.. Допустим, в токари? Станок, мол, детали, металл, резцы… А мальчишка глядит, не каков металл, а каким человек стал. На токаря глядит. Ему ж охота походить на своего героя. Он как бы прикидывает: постою у станка и таким вот сделаюсь. Поэтому покажи мальчишке станок
— Хотите сказать, что наших детей прельстил ваш внешний вид? — не утерпела цыганистая.
— Ни грамма. Я им рассказал про ребят из бригады.
— Потом-то дети одумаются, — вздохнула трехлапая. — Но сейчас стоит вопрос о девятом классе.
— А главное, дамочки, человек я веселый.
— Ну и что? — спросила рыжевато крашенная.
— А ребята любят веселых, гражданочки.
— Неужели вы не слышали о престижности? — вскинулась полненькая.
— Что за зверь? — прикинулся я.
— Социологическими опросами установлено, что престижными стали профессии писателей, режиссеров, артистов, спортсменов… — растолковал мне говорящий кабачок.
Да с неспрятанной радостью. Мол, ребятки поумнели, в престижности разбираются. Господи, будто открытие сделала. Да сколько я себя знаю, всегда навалом было тех, которые тянулись к чему полегче, что поинтересней, что пожирней. Молодые люди разобрались в этой самой престижности, растудыть ее в колею… А ведь эти молодые люди каждодневно едят хлеб, да небось с маслом; каждодневно живут в домах, спят на кроватях и врубают телевизоры; каждодневно включают свет, воду и греются у паровой батареи; штаны с рубахой надевают… А рабочего человека посчитать престижным позабыли? Вот так молодые люди! Или дураки, или выжиги.
Я поднялся.
— Куда же вы, Николай Фадеевич? — удивилась старшая.
— Бригада ремонтирует хлебовоз, дамочки. Чтобы, значит, булки вам развозить…
— Мы тоже работаем не меньше вашего, — вспыхнула черненькая.
— Гражданки, с вами тары-бары разводить, что козла доить.
— Николай Федулыч, больше вам нечего сказать? — спросила старшая, еще более твердея ликом.
— Вопросик есть, — признался я и страшно повел глазами, поскольку стал Федулычем. И обратился к затоваренной, трехлапой: — Насчет вашей сумки… Одна лапа подвернулась, или там полтора цыпленка, или вы достали какого трехлапого бройлера?
Домноподобная, рыжеволосая как захохочет.
10
До конца смены час оставался, если не прихватывать. Я проверял гидроусилитель. И вдруг под все потолки и на все дворы голос из репродукторов: мол, бригадира экспериментальной бригады такого-то срочно к директору. Я, конечно, руки в бензин, а потом тер еловым мылом и шпарил горячей водой, поскольку готовился к рукопожатию.
Директора, Сергея Сергеевича, я знаю с младых ногтей. Наши карьеры шли как бы рядышком и в одном направлении. Я был автослесарем, а он после института занял должность старшего механика. Потом я был автослесарем, а он стал начальником автоколонны. Потом я был автослесарем, а Сергей Сергеевич сделался главным механиком. Потом я, значит, был автослесарем, а он превратился в директора. Ну а потом судьба показала ему фигу и обернулась лицом ко мне: Сергей Сергеевич так и остался директором, а я двинулся до бригадира экспериментально-ремонтной бригады…
Он ходил по кабинету скоро и кругами, как баллон катался.
— Фадеич, какого черта…
Но я подошел и протянул руку — зря, что ли, мыл?
— Здравствуй,
— Здравствуй-здравствуй. Какого черта…
— Сесть-то можно?
— Садись. Говорю, какого черта…
— А чай?
— Какой чай?
— Который гостям подносишь…
— Ты не в гостях, а у себя дома.
Он обежал стол к своему директорскому месту. Сел и нацелил лобастую голову как бы мне в переносицу. Я взгляд его встретил своим, тоже пышущим. Кто кого переболтает, кто кого перебодает… Видать, я его, поскольку он сказал пару слов в микрофончик. Принесли нам чаю, крепкого, сладкого, но без лимона. Мы отхлебнули.
— Ха-ха-ха!
Это Сергей Сергеевич. Ну и я улыбнулся за компанию. Признаться, мужик он лобастый как на вид, так и на разум.
— Фадеич, тебя, говорят, весельганом зовут?
— Неплохое прозваньице, — согласился я.
— Староват ты для прозваньиц.
— А ты слыхал байку, Сергей Сергеевич?
— Какую байку?
— Мне один мужик у телефонной будки рассказал…
…Цех, значит, работал-работал, да и сдох. Не дает
плана, хоть плачь. Начальник цеха и плакал, и слезами мутными обливался. Ну, приняли меры. Выкрасили стены в приятные тона. По углам пальмы поставили. Музыку тихую подпустили. Горячий чай, веришь ли, на тележке по цеху возили. Нету плана. Вызвали бригаду этих, социологов. Те люди свободные, быстренько установили. Надо же, едрить твою под кузов! Был в цехе охламон и балагур. Сам норму не давал и другим мешал — соберет ребят на перекур, чепуховину с хреновиной смешает да матюговиной приправит. Его за это и выперли. Ну?
Директор задумался надолго, как бы замечтался. И сказал уж вовсе удивительное:
— Признаться, у меня была идея сделать тебя начальником колонны…
— Что ж помешало?
— А вот что тебе мешает!
И бросил передо мной лист бумаги, который, будь потяжелей, просвистел бы над ухом пулей. Я поинтересовался — почерк крупный, полуграмотный, но писано со вкусом.
«Анонимное заявление. Сообщаю о небывалом научном явлении, имеющем место быть за складом номер один. В снегу лежит древний слон, именуемый мамонтом! Поскольку весеннее солнышко пригрело, то высунулся сперва бивень, а потом хобота. Прошу снарядить туда экспедицию. К сему доброхот».
— Ты писал? — спросил директор уже без всяких «ха-ха».
Я перечел еще раз, повнимательней.
— Мой почерк…
— Ну к чему! — Он вскочил и опять шестеренкой закрутился по кабинету. — Это смешно? Остроумно? Или тебе делать нечего?
— Так ведь мамонт-то лежит…
— Ты в кабинете у директора! — буквально рявкнул он, как этот самый мамонт.
— Потому и сообщаю… Мамонт там лежит ископаемый.
Сергей Сергеевич застыл посреди кабинета тоже вроде ископаемого. Потом к своему столу пошел с осторожностью, как бы боясь меня разбудить. Черные глаза блестят, гладкие волосы как наавтолены, залысины — крохотные, с подфарники — мокрым бисером выступили. Он отер их платком и спрашивает меня вкрадчиво и как бы заново:
— Кто, говоришь, лежит за складом?
— Мамонт.
— Какой мамонт? — уже совсем ласково спросил.
Ну, думаю, сейчас поинтересуется, как у придурка, сколько ног у кошки и какое сегодня число.
— Обыкновенный, с хоботами.
— Ага, с хоботами. Во дворе автопредприятия, где тыщи людей и машин. Где каждый метр земли перекопан. Посреди города. В наше время. Лежит с хоботами…
— А вы спросите.
— У кого? — обрадовался он как бы с излишним жаром.
— Да хоть у главного механика.