Избранное
Шрифт:
— Это «тигры», — на ходу бросил Вернер Алексу, вписавшись в призрачное скольжение согбенных фигур, в едва уловимый среди общего грохота перестук колес своего эскадрона. Тот кивнул, на миг обернув к Вернеру свое белое от луны и пыли лицо с резкими тенями под носом и подбородком, кивнул и показал глазами на луну, стоящую в зените.
— «Тигры», — повторил Вернер и добавил: — И самоходки, и мотопехота, и противотанковая артиллерия, и саперы, и пехотные орудия.
Каски, висевшие на рулях самокатов, тихонько позвякивали на фоне мягкого шелеста шин, на фоне общего равномерного и призрачного скольжения эскадрона, овеваемого ароматом акаций и ехавшего навстречу колоннам, которые
— Полный разгром, — обронил сквозь зубы Алекс.
— Эта война здесь, на юге, вообще веселенькое занятие, — откликнулся Вернер. — Жаль, что вскорости мне придется выйти из игры.
— Сколько дней у тебя в запасе? — спросил Алекс.
— Три-четыре.
— Надеюсь, все пройдет благополучно.
— Я в этом даже уверен.
Перед разрушенными мостами шоссе обрывалось. Проселки слева и справа успели уже превратиться в длинные объездные дороги, разъезженные и разбитые огромными, тяжелыми машинами, изрытые глубокими гусеничными колеями, обнажившими серовато-белую жесткую землю засушливых пастбищ; проселки вели то в сторону гор, то ближе к морю, то вдоль каменистых русл пересохших речушек или мимо безжизненных хуторов, но так или иначе пробирались к временным мостам, сооруженным из подручного материала. Кто-то из самокатчиков свалился в воду, послышалась брань, строй распался, двигавшиеся навстречу колонны тоже разделились на отдельные группы, каждый пробирался в одиночку. Вернер с Алексом проехали мимо батареи, расположившейся на отдых тут же, у самой дороги, даже не разложив костра, — одни спали вповалку прямо на земле, залитой лунным светом, другие курили в тени деревьев. Потом оба окунулись в толчею и давку на мосту, вынырнули из нее уже на другом берегу и увидели множество проселков, расходившихся во все стороны.
— Держитесь правее! — сказал им полевой жандарм с нагрудной бляхой.
И вдруг они остались одни. Кругом только ровное поле и тишина. Еще и светло, почти как днем.
— И все же ты со мной не пойдешь? — спросил Вернер.
— Ни в коем случае, — отрезал Алекс. — Не может быть и речи. И больше меня не спрашивай.
— Дело ведь пахнет керосином, — возразил Вернер и принялся тихо насвистывать себе под нос. Теперь они шли пешком, ведя самокаты за руль.
— Надо уходить, как ты, — ответил Алекс. — То есть с легкой усмешкой. А кто так не может, лучше не суйся.
Всерьез заблудиться здесь было нельзя. Все время слышался шум с шоссе, так что в любую минуту можно было повернуть в ту сторону. И все же они оказались вдруг одни, совсем одни среди полей и пастбищ, деревьев и кустов. Потом они увидели белую дорогу. Она огибала каменную ограду, за которой виднелись высокие кипарисы и пинии.
— Представь себе, мы с тобой могли бы здесь остаться, — начал Вернер. — За этой стеной наверняка усадьба или небольшой замок. Мы бы постучались и попросили разрешения переночевать. Нам отвели бы большую пустую комнату. В итальянских усадьбах всегда много пустых запущенных комнат с каменным полом и давно не топленным камином. На кроватях там вместо матраца мешок с сеном, а окна огромные, во всю стену. В таких комнатах всегда крепко спишь и видишь сны под тихое потрескивание растущих возле дома пиний. А завтра мы бы тронулись дальше, в Сан-Джиминьяно или Вольтерру. Пили бы вино, глазели на картины и болтали с девушками.
Каменная стена сияла в лунном свете. Небо казалось темно - синим и в то же время прозрачным куполом с блеклым расплывчатым пятном вокруг луны. Стена манила своей затерянностью в пространстве, своей явной покинутостью. Над воротами свешивалась густая путаница ветвей, выбившихся из крон
Они поехали по белой дороге в сторону шоссе.
— Но Эриха оставь в покое, — сказал Алекс. — Он еще слишком молод.
— Не оставлю. Парня я вам не отдам, — закусил удила Вернер. Впервые в его обычно мягком, бархатном, уклончиво - ироничном голосе зазвенел металл.
— Да разве ты сам не видишь, что он вовсе не хочет? Он еще слишком молод. Попросту не созрел для того, что ты затеял, — сказал Алекс.
— Он бы хотел, — возразил Вернер. — И ничуть бы не колебался. Если бы ты пошел с нами, он бы не колебался.
— Не могу. Ты требуешь от меня невозможного.
— Мне бы тоже хотелось «не мочь», — с горечью заметил Вернер. — Это прекрасно, лучше некуда. Быть своим среди своих. Делать общее дело. Чувствовать себя частью целого…
— Заткнись! — Алекс метнул в него злобный взгляд. Оба энергичнее заработали ногами. Они держались так плотно, что на ходу едва не задевали друг друга локтями. — Сам знаешь, что я не чувствую себя частью этого целого. Но мой долг — остаться с ними. Кому-то ведь надо остаться.
— Но не Эриху! — выкрикнул Вернер. — Хотя бы его одного я у вас отберу. Не вижу причин оставаться в одиночестве.
— Делай как знаешь, — подвел черту Алекс. В эту минуту они увидели выезд на шоссе и свой эскадрон, подтягивающийся к перекрестку в клубах пыли и грохоте. Алекс и Вернер тут же разъехались в разные стороны. Вернер направился в голову колонны. Кивнув Эриху, он скосил глаза на шоссе и процедил сквозь зубы:
— Видишь сам, что творится!
— Да, уходят все поголовно, — тихо ответил Эрих. — Наверно, нас для того и выдвигают вперед, чтобы прикрыть отступление.
— А ты заметил, что наши самоходки остались в Риполи? — не отставал Вернер.
— Тяжелое оружие хотят, видимо, приберечь.
— Зато нас посылают с карабинами против «шерманов», — до шепота понизил голос Вернер. — И выгрузят нас в Карраре, потому что в Центральной Италии все железные дороги разрушены. Нам придется двигаться своим ходом, причем ночью, днем немецким солдатам лучше на шоссе не показываться.
Эрих ничего не ответил — в этот момент как раз дали сигнал трогаться. Под утро движение на шоссе улеглось. Оно как бы заснуло. Эскадрон катил мимо застывших танковых колонн. Молчаливые танки стояли в ряд вдоль обочины. На рассвете их отведут куда-нибудь в рощу, где они и простоят до темноты. Один раз самокатчики обогнали пехотное подразделение. Солдаты устало брели, едва передвигая ноги, строя и в помине не было; потные от натуги, они тащили на спинах все свое снаряжение, угрюмо глядя себе под ноги, и ругань, вспыхивавшая в их гуще, гулко разносилась в ночном воздухе, все еще пронизанном лунным светом. Луна теперь низко висела над морем и слегка серебрила вершины далеких гор. На эскадрон навалилась тяжкая усталость, унтер-офицеры и фельдфебели давно протрезвели. А там, наверху, в ночном небе, то и дело слышался рокот авиационных моторов. Колонна пережидала под деревьями, пока рокот не удалялся. Но самолеты и не думали снижаться — они летели дальше, на север.
Вдруг стало очень темно. Едва не засыпая на ходу от усталости, они тупо тащились на своих самокатах все вперед и вперед. Наконец на востоке вынырнула светлая полоса. Проехав селение Рави, они увидели, что на обочине стоит обер-лейтенант Витте и рукой указывает на боковую дорогу, ведущую в сторону большого соснового леса. Деревья встретили их гробовым молчанием. Не было ни малейшего ветерка, который расшевелил бы вершины пиний и заставил их заговорить.
3