Избранное
Шрифт:
В смятении он нахмурился и как–то сник.
— Мам… Что же все это значит?
— Что значит? А то, что я тебе подсказываю выход из твоего положения.
— А может, он уже умер.
— А может, и жив.
— Да… и что же? Всю жизнь искать, не зная, существует ли он на свете?
— Так ведь и узнаешь в поисках… Все же лучше, чем сидеть без денег и работы, без надежды.
— М-да, мне не позавидуешь. Ну и ситуация…
— Ну, придумай что–нибудь другое. Стать сутенером, вымогателем, гангстером? Чего не избежать, того не избежать.
— Но как? Где я его
Мать глубоко вздохнула. Тяжко было возвращаться к прошлому.
— Имя его записано в твоем свидетельстве о рождении: Сайед Сайед Рахими. Тридцать лет назад… Он любил меня. Было это в Каире.
— В Каире! А может, и в Александрии тоже?
— Я понимаю. Это твоя главная проблема — отыскать его.
— А почему он сам меня не искал?
— Он не знает о твоем существовании.
Сабир нахмурился, в глазах — угрюмый протест.
— Обожди, сынок, не смотри на меня так. Выслушай до конца. Он — господин. Знатная особа в полном смысле этого слова. Богатству, влиянию его предела нет. А в те времена был всего лишь студентом университета, представляешь?
Он слушал, глядя на мать с некоторым холодком.
— Любил меня… Я была девчонкой красивой, но беспутной. Содержал меня тайно, в золотой клетке.
— Женился на тебе?
— Да. У меня до сих пор есть свидетельство о браке.
— И потом развелся?
— Сбежала я, — ответила она со вздохом.
— То есть как?!
— Удрала после стольких лет близости. Беременная. С самым что ни на есть простолюдином сбежала.
Сабир покачал головой в изумлении:
— Невероятно…
— Да уж, теперь ты скажешь, что я виновата, впутала тебя в историю.
— Да нет же! Уже все выяснили! Но тебя–то он искал?
— Кто его знает? Я перебралась в Александрию и больше ничегошеньки о нем не ведала. Частенько, бывало, думала встретить его хоть в одном из своих заведений. Но ни разу не довелось. Вот так… Он слабо ухмыльнулся, спросил:
— И вот спустя тридцать лет ты уговариваешь меня его искать?
— Господи! Да и на худшее уговаривать станешь, когда беда припрет. У тебя–то хоть будут документы и фотографии, свидетельство о браке, в том числе и в мечети. Впрочем, сам увидишь, что ты — вылитый он.
— Надо же, сохранила документ и фотографию.
— О тебе думала, сынок. Сама–то я из бедноты родом, на иждивении одного шантажиста росла. А уж когда мне повезло, я постаралась сделать тебя хозяином.
— А все же от старых воспоминаний не отделалась. Резким движением руки она стряхнула пот с лица и шеи.
— Сначала нелегко было, а потом решила, что так будет правильно, словно внутренний голос подсказал мне, к чему дело придет.
Он растерянно мерил комнату шагами, потом остановился возле кровати и спросил:
— А вдруг он отречется от меня?
— Ну что ты? Кто же откажется иметь сыном такого прекрасного юношу?
— Каир — большой город, а я в нем не бывал, — задумчиво произнес Сабир.
— А кто говорит, что он обязательно в Каире? Может, в Александрии, Асьюте или в Даманхоре. Он ведь меня не извещал о своих делах — где он, что он, холостой или женатый. Одному Аллаху ведомо.
Он
— Как можно рассчитывать на то, что я нечаянно наткнусь на него?
— Конечно, дело нелегкое. Но и невозможного тут ничего нет. Можешь расспросить в полиции, у юристов. Нет такой важной персоны, у которой в Каире не было бы своего угла.
— Можно в трубу вылететь, пока его разыщешь.
— Поэтому нельзя медлить с поисками. Он немного подумал, прежде чем спросить:
— Думаешь, он стоит того, чтобы ради него идти на все эти хлопоты?
— Конечно. Не сомневайся. Под крылышком у него ты найдешь почет и уважение. Он избавит тебя от этой унизительной зависимости от кого бы то ни было. Устроит тебя на работу. Не придется тебе становиться ни вымогателем, ни преступником. В конце концов победишь, сынок.
— А вдруг он сам окажется бедняком? Ведь и ты когда–то была богатой, денег куры не клевали.
— Уверяю тебя, деньги — только часть благ, которыми он тебя одарит. Что с того, что я разбогатела, зато не смогла дать тебе достойной жизни, работы, благополучия. Пришлось тебе идти по жизни, размахивая кулаками, чтобы заткнуть рты злоязычникам, трепавшим мое имя.
Он задумался, и ему показалось на миг, что все это сон.
— Ты вправду веришь, что я найду его? — спросил он.
— Чует мое сердце, что он жив и ты найдешь его, если не будешь впадать в отчаяние или медлить.
Он покачал головой уныло, с недоверием.
— Значит, все–таки искать? Если мои враги пронюхают про эту историю, думаешь, не постараются объявить меня помешанным?
— А что они скажут, если ты в конце концов станешь сутенером? Нет уж, для тебя иного пути нет, кроме как отправиться к нему.
Она закрыла глаза, пробормотав: «Как я устала…» Он предложил ей поспать, отложив разговор на завтра. Снял с нее туфли и накинул покрывало. Она нервным движением скинула его с груди, и он не стал поправлять. Вскоре послышался ее храп.
На следующий день проснулся часов в девять утра после долгой ночи, проведенной в тревожных раздумьях. Пошел в другую комнату будить мать и обнаружил, что она мертва. Умерла во сне? Или звала его перед смертью, а он не услышал? На ней была та же одежда, в которой она вышла из тюрьмы.
И вот теперь он с удивлением вглядывается в свадебную фотографию. На ней — его родители, какими они были тридцать лет назад. Внимательно рассмотрел лицо своего отца. Действительно, красивый парень. Явно вид человека, уверенного в себе. Лицо холеное, с удлиненным полноватым овалом. Высокий лоб, турецкая феска–торбуш слегка набекрень вправо. Это лицо ему теперь не забыть. И верно сказала мать, что он — копия его, настолько, впрочем, насколько луна на бумаге имеет отношение к луне в небесах. В соседней квартире начали сходиться приглашенные. До него донеслись звуки музыки, а в комнате покойной зазвучали стихи из Корана. Все смешалось: где сон, где явь? Мать, голос которой еще слышится в ушах, умерла. Мертвый отец воскрес. А ты, банкрот, преследуемый прошлым, запятнанным проституцией и преступлением, хочешь чудом обрести благочестие, свободу и покой.