Избранное
Шрифт:
Около полуночи он неслышно выскользнул из дома и через пустырь направился в кофейню Тарзана. В условленном месте три раза свистнул и принялся ждать. Вот и Тарзан.
— Ты бы все–таки поосторожнее. Легавые на каждом шагу…
— Есть хочу…
— Помилуй, неужто только за этим вышел?
— Что поделаешь? Сейчас ничему не приходится удивляться.
— Пойду пришлю тебе кебаб. Но ты бы, правда, все–таки поостерегся…
— Ничего, бывали в переделках и похуже этой…
— Не скажи… Из–за последнего налета все на тебя теперь зубы точат.
— Так оно всегда и было…
— Угораздило же тебя связаться с таким важным человеком!
Тарзан ушел. Через
Он встал, отряхнул брюки и пошел к роще, чтобы оттуда выйти на дорогу, огибающую гробницу Мученика с южной стороны. Он уже дошел до того места, где недавно подкарауливал Баязу, когда перед ним как из–под земли выросли две тени.
— Ни с места! — крикнул один. Говор был деревенский.
— Документы! — рявкнул другой.
В лицо ударил луч карманного фонаря. Он быстро опустил голову, будто спасая глаза от резкого света, и с бешенством крикнул:
— Кто такие?.. Отвечать!
Его повелительный тон, видимо, смутил их. К тому же при свете фонаря они разглядели его офицерский мундир.
— Извините, ваша честь, в темноте не разобрались!..
— Кто такие? — повторил он, стараясь придать голосу неподдельную ярость.
— Из корпуса Вайли, ваша честь…
Фонарь погас. Но он успел заметить, как один из них что–то уж слишком пристально его разглядывает. Как будто заподозрил неладное. Раздумывать было некогда. Два молниеносных удара, правой и левой, в брюхо, одному и другому. А теперь в челюсть одному и под вздох другому. И вот уже оба, не успев опомниться, без памяти валяются на земле. А теперь прочь, как можно скорее! На углу улицы Нагмуддин он на мгновение остановился, чтобы убедиться, что за ним нет погони, и только потом вошел в дом. По–прежнему никого. То же одиночество, уныние и тревога. И тот же мрак. Он сбросил мундир и в тоске повалился на кушетку.
— Hyp, где ты?
С тобой что–то случилось. Может, тебя сцапала полиция? Или на тебя напали какие–нибудь негодяи? Сердце говорит мне, что ты попала в беду. Знаю, я больше тебя не увижу… Ему стало отчаянно грустно. И вовсе дело не в том, что он вот–вот лишится надежного убежища. Нет. Он потерял любящее женское сердце. Он глядел в темноту и видел ее улыбку, вспоминал ее ласку, ее несчастное, жалкое лицо, и сердце его сжималось. Да, видно, он был привязан к ней больше, чем думал. Она стала частью его нелепой, растерзанной жизни, которая теперь висит на волоске. И, зажмурившись, он признался самому себе, что любит ее и готов отдать жизнь, лишь бы она вернулась целой и невредимой. Кто пожалеет о ней, если она погибнет? Никто. Ни один взгляд простого сострадания не будет брошен в ее сторону. Одинокая, обездоленная женщина в океане равнодушия и враждебности. Вот так же и Сана в один прекрасный день обнаружит, что никому нет до нее никакого дела. Даже подумать страшно. В бессильной злобе он выхватил револьвер и прицелился в темноту, готовый уже сейчас встретить неведомое грядущее. Нет, все напрасно, напрасно… И он сражался с кошмарами Тишины и Мрака, пока не уснул перед самым рассветом.
Когда он открыл глаза, было уже светло. Он понял, что его разбудил стук в дверь.
Теперь уже не только полиция, но и сами обстоятельства против него. Хозяйка, конечно, не станет долго ждать и рано или поздно взломает дверь. Так что самое разумное — это уйти отсюда, и чем скорее, тем лучше. Вот только куда?
XVII
Днем опять пришла хозяйка, снова стучала в дверь, и вечером тоже. Уходя, она бросила: «Ну нет, госпожа Hyp, всему есть предел!»
В полночь он выбрался из дома. Хотя теперь уверенность окончательно покинула его, он шел неторопливо, будто прогуливался. Несколько раз ему показалось, что прохожие — это переодетые шпики, и он уже приготовился к последней отчаянной схватке. После вчерашней ночной драки полиция, конечно, оцепила весь квартал у кофейни Тарзана. Он свернул на горную дорогу. Сильно хотелось есть. Шейх Али Гунеди — вот у кого он найдет приют, хотя бы на время, чтобы собраться с мыслями. А там — видно будет. Он осторожно проскользнул во двор, окруживший его тишиной, и тут только спохватился: его мундир! Он остался на квартире у Hyp. Экая досада! Но теперь уже поздно, ничего не поделаешь. Он решительно переступил порог. В комнате горел светильник. Шейх Али, скрестив ноги, сидел в углу и шепотом молился. Саид приплелся в глубь комнаты, туда, где у стены были сложены его книги, и устало опустился на пол. Шейх продолжал молиться.
— Добрый вечер, владыка, — сказал ему Саид.
Шейх поднес руку к голове, отвечая на приветствие, но молитвы не прервал.
— Я голоден, владыка.
На этот раз подействовало. Шейх посмотрел на него отсутствующим взглядом и кивнул на поднос с инжиром и хлебом. Не раздумывая, Саид набросился на еду, подчистил все, что было на подносе, но не наелся и вопросительно взглянул на шейха.
— У тебя нет денег? — спросил тот.
— Есть.
— Тогда пойди и поешь.
Саид промолчал. Шейх поглядел на него с любопытством.
— Когда же ты наконец успокоишься?
— Наверное, уже на том свете…
— Вот потому–то ты и голоден, хотя и с деньгами.
— Может быть…
— А я тут читал стихи о печалях, но на сердце у меня было радостно…
— Ты счастливый человек… — И со злобой добавил: — Подлецы ускользнули! Как же могу я быть спокоен?
— Сколько же их?
— Трое.
— Благословен мир, если в нем всего лишь трое подлецов.
— Да нет, их много, но я враждую с тремя…
— Значит, никто не ускользнул…
— Да, но какое мне дело до всего мира?
— Человек за все в ответе. И за этот мир, и за мир иной… Саид нетерпеливо фыркнул.
— Терпение свято, — сказал шейх, — и оно освящает все вокруг…
— Но преступники спасаются от кары, а невиновные гибнут! — печально усмехнулся он.
Шейх вздохнул.
— Когда же мы обретем сердечный покой под сенью Закона?
— Когда закон этот будет справедлив!
— Он всегда справедлив. Саид сердито тряхнул головой.
— Вот только жаль, что покрывает подлецов…