Избранное
Шрифт:
— Никого не щадите!
Вода в яме смешалась с кровью. Хаммуда испустил дух первым. Аль—Лейси и Баракят еще продолжали кричать, а Заклат пытался ухватиться рукой за край ямы. Глаза его горели злобой, в безумной ненависти он черпал силу, хотя и изнемогал от боли и ран. Ударами дубинок хамданы отгоняли его от краев ямы, и он уже не мог держаться на поверхности воды. Последними исчезли его руки с зажатыми в них комьями глины. И вот над ямой воцарилась тишина. Вода оставалась спокойной, и ее поверхность затянулась пленкой из грязи и крови. Хамданы, тяжело дыша, столпились над ямой и смотрели на нее в полном молчании. У входа
— Таков удел тиранов!
Новость облетела улицу со скоростью света. Все в один голос заговорили о том, что Габаль расправился с футуввами, как до того он расправился со змеями. Люди славили Габаля с жаром, который не могли остудить самые холодные порывы ветра, и называли его истинным футуввой улицы Габалауи. Требовали, чтобы трупы футувв были вытащены из ямы и выставлены на всеобщее обозрение в назидание тем, кто вознамерился бы последовать их примеру. Люди хлопали в ладоши, плясали. Но сам Габаль был озабочен тем, чтобы довести до конца задуманный им план. Надо было не упустить ни одной мелочи, и он крикнул хамданам:
— А теперь пошли в дом управляющего!
41.
До того как Габаль и члены рода Хамдан вышли из своего дома, на улице творилось нечто неописуемое. Мужчины, а вслед за ними и женщины врывались в дома футувв, избивали всех, кто там находился, пуская при этом в ход и руки, и ноги. Родственники и близкие футувв разбегались, прикрывая от ударов лбы и затылки, охая и утирая слезы. Дома были разграблены полностью, были унесены мебель, и еда, и одежда, а все, что нельзя было унести, было сломано и разбито, так что жилища превратились в груды обломков и развалин. После этого негодующие толпы устремились к дому управляющего и сгрудились перед закрытой входной дверью. Слышались громкие возгласы: «Давайте сюда управляющего. Пусть выходит, а не то!..» Эти требования и угрозы сопровождались улюлюканьем и насмешками. Часть толпы направилась к Большому дому, призывая Габалауи выйти наконец из своего уединения, навести порядок и восстановить справедливость. Другие же стали колотить в дверь дома управляющего кулаками и наваливаться на нее плечами с намерением сломать ее. В этот критический момент показался Габаль во главе мужчин и женщин из своего рода. Они шли уверенно, воодушевленные одержанной победой. Толпа расступилась, пропуская их, раздались приветственные возгласы, крики радости и одобрения. Но Габаль поднял руку, прося тишины, и голоса постепенно смолкли. В наступившей тишине стало слышно, как шумит налетающий порывами ветер. Габаль вгляделся в обращенные к нему лица и сказал:
— Жители улицы! Я приветствую и благодарю вас!
В ответ снова раздались радостные возгласы, но Габаль опять попросил тишины.
— Если вы не разойдетесь спокойно по домам, — проговорил он, — мы не сможем завершить начатое.
— Мы хотим справедливости, господин наш! — послышалось в ответ.
Громко, чтобы его услышали все, Габаль повторил:
— Расходитесь спокойно, и да осуществится воля Габалауи!
Вновь поднялся шум и крики в честь Габалауи и его внука Габаля. Людям очень не хотелось расходиться, но они не могли противиться просьбе Габаля и его повелительному взгляду. Вскоре перед домом управляющего не осталось никого, кроме членов рода Хамдан. Тогда Габаль постучал в дверь и крикнул:
— Дядюшка
— А люди… люди…
— Здесь никого нет, кроме нас!
Дверь открылась, и Габаль вошел во двор, а за ним вошли члены его рода. Пройдя по мощеной дорожке к саламлику, они увидели ханум, покорно стоявшую у порога, а в дверях залы — эфенди со склоненной головой и с лицом белее савана. При виде эфенди у многих вырвались гневные восклицания. Ханум со вздохом промолвила:
— Мне очень плохо, Габаль!
Габаль, сделав презрительный жест в сторону управляющего, ответил:
— Если бы коварный замысел этого потерявшего честь человека удался, мы все были бы сейчас хладными трупами.
Ханум лишь тяжело вздохнула, а Габаль, не отводя сурового взгляда от эфенди, продолжал:
— Сколь жалок и беспомощен ты теперь, когда у тебя не осталось ни защитников — футувв, ни собственной смелости. Если бы я отдал тебя на суд жителям улицы, они растерзали бы тебя и растоптали ногами.
Управляющий задрожал всем телом и съежился так, что стал даже меньше ростом, а ханум приблизилась к Габалю и умоляюще проговорила:
— Прошу тебя, не говори таких ужасных вещей, ведь я привыкла слышать от тебя только добрые слова. Мы в таком состоянии, что заслуживаем снисхождения…
— Если бы не мое уважение к тебе, то дело приняло бы совсем другой оборот, — проговорил Габаль, отворачиваясь от ханум, чтобы скрыть волнение, охватившее его при звуках ее голоса.
— Я не сомневаюсь в этом, Габаль, я знаю, ты не можешь отказать в просьбе.
— Как было бы хорошо, если бы мы могли добиться справедливости, не пролив ни капли крови, — грустно произнес Габаль.
Эфенди пошатнулся, как будто теряя последние силы, а Хода быстро проговорила:
— Что случилось, то случилось, а сейчас мы полностью покоряемся твоей воле.
Было видно, что управляющий силится что–то сказать. Наконец, слабым голосом он произнес:
— Ведь есть возможность исправить совершенные ошибки.
Все с любопытством уставились на человека, который еще недавно был столь могущественным, а сейчас выглядел слабым и униженным. Управляющий, приободренный тем, что он вновь обрел дар речи, сказал:
— Теперь ты, Габаль, можешь занять место Заклата. Ты его заслужил.
Габаль нахмурился.
— Я не желаю быть футуввой, — презрительно сказал он. — Поищи себе кого–нибудь другого, кто стал бы охранять тебя. Я же хочу лишь вернуть права роду Хамдан!
— Они и так принадлежат вам, а ты, если хочешь, можешь управлять имением.
— Как это было раньше, Габаль, — вмешалась ханум.
— А почему бы нам не завладеть всем имением? — воскликнул Даабас.
Хамданы одобрительно зашумели, а лица ханум и эфенди покрылись мертвенной бледностью. Габаль метнул на своих сородичей гневный взгляд.
— Владелец имения приказал мне вернуть вам ваши права, а не лишать прав других.
— А откуда тебе известно, что и другие вернут себе свои права? — спросил Даабас.
— Это их дело, — сказал Габаль. — А ты, Даабас, ненавидишь несправедливость, только когда сам становишься ее жертвой.
— Ты честный человек, Габаль, — проговорила в сильном волнении ханум, — как бы я хотела, чтобы ты вернулся в мой дом!
— Я останусь жить с хамданами, — решительно ответил Габаль.
— Но это не приличествует твоему положению!