Избранное
Шрифт:
Мирзо-Хур располагается посередине ковра. Карашир молчит. Может быть, он стесняется заговорить первым? А вдруг так и не заговорит, встанет, уйдет?
— Наверно, ко мне пришел, сел под моим деревом? — не вытерпев, с нарочитой грубостью говорит Мирзо-Хур.
— К тебе. Говорить пришел! — не вставая и не кланяясь, отвечает Карашир, сидя в той же позе, что и купец.
— Значит, благодарение покровителю, хочешь сказать: привет?
— Пожалуй, скажу: привет! — отвечает Карашир. — У тебя мука есть?
«Ах, вот как, мука! — с неудовольствием думает купец. — Это
Опыт, однако, приучил Мирзо-Хура никогда не отвечать на вопрос сразу. И, испытующе взглянув на насупленного Карашира, он медленно произносит:
— Зачем через траву кричать будем? Иди, Карашир, сюда. Есть ковер для хорошего разговора.
Карашир неохотно проходит в лавку, — присаживается на ковер, глядит на купца надменно и важно, будто проситель не он, а купец. Молчит.
— Та-ак! — произносит купец. — Теперь разговор пойдет. Скажи, Карашир, зачем тебе мука?
— Урожай еще не собрал. Детей много. Полмешка муки дашь, соберу урожай, целый мешок отдам.
— Мешок мало. Три мешка дашь! — грубо заявляет купец и насмешливо глядит Караширу в глаза.
Карашир, уязвленный этим взглядом, отвечает резко:
— Большую пользу себе делаешь? Корыстно нажиться хочешь?
— Всякий человек делает себе пользу.
— Не всякий бесчестно.
— Честность — для маленьких. Для больших — нет честности, иначе не было бы больших людей.
— Есть и большие люди четные! — Карашир вызывающе глядит на Мирзо-Хура.
— Кто же? — купец язвителен, потому что уже знает ответ. — может быть, ты хочешь сказать — твой Шо-Пир?
— Что можешь плохого сказать о нем?
— Ха! Чужую женщину взял!
— Не знаю я этого… — Карашир небрежно почесывает голое колено.
Самоуверенность Карашира раздражает купца. Не такого он ждал разговора.
— Ты не знаешь — все знают. Тебя заставляет работать, обещает блага в этом мире… Когда ты есть захотел, ко мне посылает: «Бери у купца»! Честность!
— Неправда, — горячо возражает Карашир. — Он не посылал меня.
— Ха! Сам пришел! Против воли его?
— Против воли, вот, да! Против него я пошел! Мой стыд, а не его стыд. Жуликом он называет тебя, не велит ходить к жулику. Жулик ты и есть. Дурак я, пошел к тебе. Не надо от тебя ничего. Дела с тобой не имею.
Карашир порывисто встает, запахивает полы овчины, обдав купца ее кислым запахом.
Мирзо-Хур сразу соображает, что даже с таким должником расставаться в ссоре не следует, быстро протягивает руку к полке, загроможденной мелочными товарами, выхватывает маленький мешочек, молча сует его Караширу. В лице Карашира растерянность и борьба.
— Нет! Не возьму, не надо, — сдавленным голосом произносит он, соскакивает с порога и торопливо идет от дома.
— Погоди, Карашир! — кричит ему вслед купец. — Сегодня голодной будет душа, курить захочешь, ко мне придешь — не дам. Сейчас бери… На!
И брошенный купцом мешочек падает у ног Карашира. Карашир хочет гордо переступить его, но останавливается. Медлит раздумывая, быстро наклоняется, сует опиум за пазуху,
За большими камнями, там, где тропа свернула к селению, Карашира ожидает жена. Эту еще молодую, но уже иссохшую женщину недаром зовут Рыбья Кость. Дав ей такое прозвище, ущельцы давно позабыли ее настоящее имя, и даже сама Рыбья Кость редко вспоминает о нем. Удлиненное желтое лицо ее всегда печально и строго, темные узкие глаза смотрят вниз, — кажется, за всю свою жизнь она не взглянула на светлое небо. Ожидая Карашира, она сидит на камне так неподвижно, будто сама превратилась в камень. Черные растрепанные волосы спадают на плечи, засаленная длинная рубаха неряшливо распахнута. Скрещенные на коленях пальцы обтянуты такой сухой и сморщенной коричневой кожей, что, кажется, невозможно их разогнуть. Дома ее ждут восемь голодных, полуголых детей, и она думает, что правильно сделала, заставив Карашира пойти к купцу. Если он даст муки, — все равно, что будет потом, — только бы он дал Караширу муки! — она сделает сегодня лепешки и сама тоже будет их есть. Она не ела их уже целый год и, представляя себе их вкус, с нетерпением глядит на тот камень, из-за которого сейчас с мешком на плечах появится Карашир.
Но когда Карашир, наконец, появляется и Рыбья Кость хорошо видит, что за плечами его нет ничего, ее худое лицо искажает злоба. Карашир робко приближается зажимая мешочек с опиумом под мышкой: вот, в руках у него нет ничего, вообще нет ничего, пусть она даже распахнет овчину… Такая неудача, такая судьба: купец на дал ему ничего!
— Почему не дал? — вставая, хрипло спрашивает Рыбья Кость. — Что сказал?
— Сказал: кончилась для таких, как я. Ничего, зато я колючие слова бросил ему в лицо, пусть подавится ими.
Рыбья Кость молчит. Ведь вкус лепешки был уже у нее во рту… Нет, что-нибудь тут не так, дурак ее муж, и, конечно, он виноват.
— Просить не умеешь! — выкрикивает она. — Гордый очень! У русского гордости научился, веришь ему, а голодным надо забыть о гордости: хочешь, чтоб дети твои передохли? Иди домой, без тебя обойдусь, о себе только думаешь! Будет у нас мука!
И Карашир покорно побрел домой. Он думал о мешочке, зажатом у него под мышкой. Он думал о том, что, все в мире презрев, он будет видеть страну счастливых и жить в ней и весело болтать с женщинами, совсем не такими, как эта злая его жена!
А Рыбья Кость почти бегом миновала деревья на берегу перед лавкой купца и смело переступила порог.
Купец встретил ее таким холодным, презрительным взглядом, что смелость ее сразу исчезла. Она опустилась перед ним на ковер, скрестив босые ноги.
— Ну? Теперь ты пришла?
— Пришла!… Муж мой дурак, не умеет просить… Теперь я иначе прошу, почтенный. Ты давал нам раньше, теперь тоже дай, много не надо, дай, сколько велит тебе бог; сама буду я отдавать…
— Сейчас можешь отдать? — нагло глядя на нее, процедил купец.