Избранное

Петровых Мария Сергеевна

4

Allegro ma non troppo

К таверне «У негров» пришел я с друзьями. (Э-эх, за нее готов хоть в огонь!) И вдруг в пяти шагах перед нами точь-в-точь как было в той телеграмме: ЗАВОРОЖЁННЫЕ ДРОЖКИ ЗАВОРОЖЁННЫЙ ИЗВОЗЧИК ЗАВОРОЖЁННЫЙ КОНЬ С башни Марьяцкой свет вьюгою кр'yжит, а у коня, представьте, нормальные уши.

5

Allegro cantabile

Грива и хвост у него белоснежны. Ветер играет фатою нежной — едет невеста, блестя нарядом, жених моряк с невестой рядом. Подлец, когда-то, себе же на горе, он ей изменил и подался в море, и там его кит проглотил вскоре. Потом и она умерла одиноко, в печали горькой, в тоске жестокой. И

лишь любовь, эта высшая сила, их после смерти соединила; и вот на дрожках завороженных за город едут двое влюбленных — едут венчаться в костел небогатый. Как в песенке той — о любви, о разлуке, соединит их грустные руки ксендз, точно месяц горбатый. Буйствует ночь. А юные эти нежно воркуют, но на рассвете через ворота в стиле барокко с лиственным тонким узором — скроются из глаз безвестной дорогой in saecula saeculorum [5] : ЗАВОРОЖЁННЫЕ ДРОЖКИ ЗАВОРОЖЁННЫЙ ИЗВОЗЧИК ЗАВОРОЖЁННЫЙ КОНЬ.

5

Во веки веков (лат.).

6

Allegro furioso alla polacca [6]

А в извозчичьей таверне крутят от зари вечерней вальс «НАКЛЮКАВШИЙСЯ СЛОН», и усы над кружкой пенной нависают — несравненный запах пива — это он! Отхлебнув пивца немножко, возглашает пан Оношко, на сидящих глядя строго: — Коль дорогою дорога, конь конем, гужи гужами, Висла Вислой, и мы сами, слава Богу, здесь покуда, — говорю вам, что повсюду, в каждом городе окрестном, знаменитом иль безвестном, хоть одни, но будут где-то, будут до скончанья света: ЗАВОРОЖЁННЫЕ ДРОЖКИ ЗАВОРОЖЁННЫЙ ИЗВОЗЧИК ЗАВОРОЖЁННЫЙ КОНЬ.

6

Польский марш, неистово, быстро (ит.).

Рождение

Мы шептались: «Что же там золотится? Будем, видно, всю ночь веселиться!» Дятел с дубом толковал солидно: «На лугу свершилось чудо, как видно». В травах шепот пошел в это время. Ночь явилась со звездами всеми. Месяц, красный, как повар, и бравый, крикнул ветру: «Раздуй-ка мне травы!» Ветер стал на травы дуть послушно. Хитрый месяц вызнал все, что нужно: в самых юных камышах июня гномик спал, рожденный в новолунье. Всякой твари велел ясный месяц петь, плясать на лугах перелесиц в честь того, кто, явясь в мире этом, золотист и покуда неведом. Светлячков, летящих в долины, чествовал ручей, а бор, просияв, расскрипелся, как буфет старинный, полон зайцев, полон трав.

Спящая девочка

Дочери Кире и Анджею Ставару

Доченька, спи. Ночь приближается мерно, Полным составом нот тишину дробя. Если прислушаться, в этой ночи, наверно, Отыщется что-то и для тебя: Месяц и удочка, что, забирая правей, Сворачивает в мирозданье. И ветер для легких твоих кудрей, И тень для щеки твоей, И для сердца — страданье.

Сани

Ночь на басовой струне. Месяц — высоким сопрано В тучах над скрытыми снегом полями. Стужа. Зима. Где там зима, если поет соловьями! Темный ветер просквозил дороги. В тучах месяц заблестел двурогий, в щели тьмы лесной проник до дна. Путь во мраке, в лунных бликах чащи. Трех бубенчиков напев звенящий повторяет чьи-то имена… Серебристый заяц пересек проселок. Серебристый луч на филина упал. Снег пошел и сразу перестал, дремлет снег на елках и меж елок. Это не филин — месяц двурогий. Снег, обессилен, спит на дороге. Видишь — мерцанье, блеск на сне. Едут сани. Дремлет снег. Лес да лес, Блеск да темень, и яблоком на ладони время. Лицо. И глаза, что погаснут с моими. Это моя рука. Это твоя. И звон бубенцов. Разлука — тьма. Лицо — светлее света. Твое лицо. Твое лицо. Из слез серебряных весь трехзвучный звон о дальнем, о безутешном. Твое лицо. Лицо твое здесь, — сияет солнышком вешним. Три имени. Звон трехзвучный в тиши мороза. И вот уже виден дом, ворота, крыльцо. Ель отряхнула снег на веселые слезы. Солнышком вешним светит твое лицо.

«Месяц обнаружил все дороги…»

Месяц обнаружил все дороги — мрак морозный в голубом огне. Наши сани окружает стужа. Время огоньку блестеть в окне. Едут сани, тень ползет по снегу: шапка, и оглобли, и супонь. Снег искрится. Перебор трехзвучный, как звонарь, вызванивает конь. Напишу чернилами из сердца, веткой на снегу пустых полей, греческим и римским алфавитом напишу: ты солнышка, светлей. Лютиками напишу весною, летом — облаками в вышине. Как прочтут написанное птицы — раззвонят в беспечной болтовне, занесут, быть может, в век иной, и в сердца иные, и, нежданно, в чью-то ночь с басовою струной, в месяц, в месяц — звонкий, как сопрано.

Стишок о воронах

Во мгле дубовой кроны уселись две вороны, а воздух весь блистает; томит ворон дремота, летать им неохота, снежком их засыпает. Ни ручеек привычный, ни городок фабричный им не сулят урону; сидят вороны рядом, глядят безумным взглядом — ворона на ворону. Коль в ноты превратить их — четыре струнных нити звучали б над простором, а так — во славу воронам в оцепенении сонном in saecula saeculorum. Небо в искристых звездах, голубеющий воздух, ночь, вихрь — воронам укрытье; Спи, ручей нежурчащий, доброй ночи вам, чащи, вороны, спите!

Блеск росы по травам зеленым…

Блеск росы по травам зеленым расплескался; спала жара; небо снизилось задымленным канделябром из серебра.

Из чешской поэзии

Витезслав Незвал (1900–1958)

Спящая девушка

Над ручейком, в тени скирды, Уснула жница в полдень знойный, И василек в руке спокойной Чуть-чуть касается воды. Бегущих туч живые тени И плеск волны уходят в сон, А солнце жжет прибрежный склон И обнаженные колени. Уснула на комлях колючих Земли, распаханной под пар… Ах, если бы свой жгучий жар Отдать ей в поцелуях жгучих! Но спит она, а я уж стар, Да и усы мои жестки, Как в свежих копнах колоски.

Взгрустнулось

Грущу ль, увидав этот город дивный без вас, дорогие друзья? Высплюсь — и путь позабуду длинный, и вновь буду весел я. Грущу ли, тебя, отец, вспоминая и мать? Или я, чудак, грущу, а по ком, хоть убей, не знаю. Взгрустнулось мне просто так.

Блуждающие огни

Будь я король, Я в замке б жил, высоком столь, Что видно с башни Болото, и леса, и пашни. Как далеки Блуждающие огоньки Среди болота! Им ночью ни числа, ни счета, Их беглый свет Собьет с пути, закружит след, И ты напрасно Искала б замок мой прекрасный. Что мне свершить? Хочу болото осушить. Но жалко все же, Что огоньки исчезнут тоже…