Избранное
Шрифт:
Ридель вешает трубку и в замешательстве смотрит на Дузеншена.
— Ну, — смеется тот, — отвела душу?
— Почему это вы всегда на мне выезжаете?
— Должен же и ты что-нибудь делать. Кроме того, — кто это «вы»? Будь осторожен, Вилли, старик и так плохого о тебе мнения… В самом деле, нельзя же требовать от него, чтобы он выражал соболезнование жене каждого повесившегося у нас заключенного. Это было бы уж слишком!
В это время из ворот корпуса «А» мимо комендатуры проезжает автомобиль с телом Кольтвица. Ридель и Дузеншен смотрят в окно.
Тяжелые ворота снова запираются.
Среди вновь прибывших заключенных обращает на себя внимание высокий стройный человек с большим орденом на шее. На отвороте сюртука несколько орденских ленточек, а на левой стороне груди Железный крест первой степени. Холодно и пренебрежительно отвечает он на вопросы караульных. Его длинное худощавое лицо с сильно выступающим подбородком неподвижно. Ридель первый, смеясь, подходит к нему и спрашивает:
— Откуда это у вас такая коллекция?
— Купил у старьевщика, молодой человек, по примеру некоторых высокопоставленных лиц, — холодно и язвительно звучит в ответ скрипучий голос.
— Некоторых высокопоставленных лиц? — намеренно переспрашивает Ридель и испытующе смотрит на отставного ротмистра. Он знает, что это намек на наместника Кауфмана, про которого весь Гамбург говорит, будто он носит купленные ордена.
— Совершенно верно! Высокопоставленных лиц.
— Вы, по-видимому, все еще не понимаете, где находитесь! — И Ридель уходит в канцелярию.
— Этот барон забавен, не правда ли? — смеется Харден. — Когда его арестовали, он нацепил на себя все эти знаки отличия. Смешно… Между прочим, неплохой выбор. Большой, на шее — это орден Гогенцоллернов.
Харден смотрит на дверь и говорит, понижая голос:
— Сам Геринг мог бы позавидовать.
Вновь прибывшие должны выстроиться перед комендатурой и затем пройти через тюремный двор к корпусу «А». Отставкой ротмистр, по приказанию труппфюрера Тейча, возглавляет колонну. Гордо выпрямившись, шагает впереди заключенных сухопарый офицер в отставке с орденом Гогенцоллернов на шее, с Железным крестом на груди и с арестантской одеждой под мышкой. Эсэсовцы острят, хохочут и гнусавыми голосами отпускают презрительные шутки. Часовой у ворот корпуса «А» берет на караул. Новый взрыв хохота. Из заключенных никто не смеется. Колонна останавливается перед караульной. Подходит Дузеншен.
— Это что еще за дурак? — спрашивает он у Тейча, показывая на ротмистра.
— Это заключенный барон фон Боррингхаузен унд Гельтлинг.
— Вот как? Чрезвычайно интересно!
И широкоплечий, приземистый штурмовик медленно подходит к ротмистру.
— За что ты здесь?
Ротмистр смотрит в одутловатое лицо штурмфюрера и спрашивает:
— Вы подразумеваете меня?
Дузеншен щурит глаза и пристально смотрит на странного узника. Однако не бьет его и отвечает:
— Да, я подразумеваю вас!
— Я арестован по ложному обвинению в государственной измене.
— Прекрасно! Коммунист?
— Нет, милостивый государь, я принадлежу к «Черному фронту».
— Однако государственный изменник?
— Меня оклеветали.
— А откуда у вас эти побрякушки?
— Это знаки отличия, полученные мною во время мировой войны.
— И ты, сволочь, изменник, осмелился их надеть?! — кричит Дузеншен.
Он подходит к ротмистру и в три приема срывает с него орден, ленточки, Железный крест и, не глядя, бросает все в песок.
— Ты, наглец, еще издеваться над нами?! А?! Издеваться над национал-социалистской Германией?! Это тебе дорого обойдется! Измена да еще издевательство… Ну, погоди, парень!
Ротмистр бледен как мертвец. Губы плотно сжаты, подбородок дрожит. На лбу крупные капли пота.
— Бросить эту дрянь в мусорный ящик! — кричит Дузеншен Тейчу и идет через двор в комендатуру.
Тейч собирает ордена и ленточки, чтобы исполнить приказание Дузеншена. Ротмистр теряет сознание и падает.
— Эй, вставай! Здесь это не пройдет! — кричит ему Тейч. Но тот лежит неподвижно рядом со своим узелком.
Три человека подымают упавшего в обморок, тащат его в тюрьму и кладут в коридоре у караульной.
После обеда заключенных разделяют на группы. По распоряжению лагерного инспектора ротмистра помещают в общую камеру № 2 отделения «А-1».
Он входит туда бледный и растерянный. Никто из заключенных не знает, кто он. На вопросы он не отвечает. Несколько раз он хватается за грудь, словно ему мало воздуха. Затем его рвет, рвет желчью.
Заключенные думают, что новичка избили, и Вельзен предлагает уложить его в постель. Он покорно, как ребенок, подчиняется.
В такие вечера в камере бывает тихо. Все говорят шепотом. Громкие игры прекращаются.
Караульный Ленцер отворяет дверь в камеру Торстена.
— Заключенный Торстен!
Вместе с Ленцером входит шарфюрер Харден, «ангел-избавитель». Ленцер включает свет. Торстен закрывает глаза.
— Ну, Торстен, радуйтесь, с этой жуткой дырой вы покончили.
Мальчишеское озорное лицо Ленцера расплывается в улыбке, он и в самом деле рад. Харден молча смотрит на заключенного, мигающего от яркого света.
— Вы освобождены от темного карцера, Торстен, и переходите в группу два. Берите вещи и следуйте за нами.
Торстен больше испуган, чем обрадован. А Крейбель? Он останется один. Теперь ему не с кем будет перестукиваться.
— Но что с вами, Торстен? — удивляется Ленцер. — Вы как будто совсем не рады?
— Я думаю, господин дежурный, о заключенных, которые еще остаются здесь.
— Да ну, — говорит Ленцер, — прежде всего надо думать о себе.
Бросив немой взгляд на стену, за которой сидит Крейбель, Торстен выходит из камеры, где он провел шесть недель в полной темноте.