Избранное
Шрифт:
Крейбель стучит и так волнуется, что Торстен не сразу может разобрать. Он слушает с большим напряжением.
Четыре и три — S. Три и четыре — О. Пять и пять — Z. Два и четыре — I. SOZI!
— Соци. — Торстен выстукивает: — Понял.
Торстен действительно понял, и не только само слово, но и смысл, вложенный в него. Уж нет ли противоречия между его оценкой роли социал-демократов и ужасной судьбой этого редактора социал-демократической газеты? Да, они жестоко мстят тем, кто не перебежал к ним, тем более тем,
В этот вечер палачи под предводительством Цирбеса переходят из камеры в камеру. То ближе, то дальше слышны удары. Обливаясь потом, лежат заключенные в темном подвале на своих койках и ждут: вот-вот и до них дойдет очередь. Но в эту ночь их щадят.
— Хорошо было бы привлечь Мейзеля в компаньоны, — размышляет караульный Ленцер. — Надуть-то мне его несложно. А он, как обертруппфюрер, будет хорошим прикрытием. К тому же он сейчас в фаворе. Да только пойдет ли он на это?..
Целыми днями носится Ленцер со своим планом, пока в один прекрасный день сам Мейзель не дает ему повода высказаться.
После раздачи обеда они сидят одни в караульной. Мейзель спрашивает у Ленцера, не может ли он одолжить ему три марки. В последнее время он постоянно попадает в денежные затруднения и занимает, у кого только можно. Ленцер знает, что у него новая невеста. Это стоит денег.
— Конечно, с удовольствием!
— Очень мило с твоей стороны! Верну в получку.
Ленцер знает, что ко дню получки у Мейзеля накопится долгу больше, чем он получит, и решается сказать:
— Я знаю одно средство подработать. Не так уж много перепадет, но все-таки.
— Каким образом? Можно узнать?
— Да я уж давно тут умом раскидываю, и мне думается, что это можно делать без особого риска. Могли бы ежедневно получать по талеру чистоганом.
Мейзель настораживается. Каждый день три марки? Они ему могли бы здорово пригодиться. Он нетерпеливо спрашивает:
— Ну, а как? Говори же наконец!
— Да, но об этом надо бы с глазу на глаз.
— Так здесь никого нет!
Ленцер замечает, что почва оказалась даже благоприятнее, чем он ожидал.
— Знаешь, — тихо объясняет он, — каждая общая камера раз в две недели покупает табачных изделий в среднем на пятьдесят марок. Одиночники покупали бы еще больше, если б могли это делать не в положенные дни, так как им часто присылают деньги после того, как заказы уже сделаны. Тюремным ларьком заведует Реймерс, которому при этом немало перепадает. Вот я и подумал: почему бы нам этим не заняться?
— А как?
— У моего шурина табачная лавочка, и если б мы брали у него товар в больших количествах, он нам дал бы двадцать процентов скидки. Предположим, что мы будем доставлять товар только в четыре общих камеры и вместо двадцати реймеровских процентов будем брать только десять, так и то за полмесяца заработаем шестьдесят марок. Но я уверен, что выйдет еще больше, так как мы можем поставлять табак ежедневно.
Мейзель молча размышляет. Шестьдесят марок за две недели — по тридцать на брата. А если об этом узнают? Может возникнуть ужасный скандал. Конечно, сразу станет заметно, что некоторые камеры вдруг перестанут давать заказы. И он высказывает Ленцеру свои сомнения.
— Мы так устроим при общих заказах в ларьке, что никто и не заметит. Придется посвятить в это дело прикрепленного к ларьку кальфактора Курта. Тогда все обойдется. Пусть за это даром курит.
— И ты думаешь, что дело выгорит?
— Да я уж его со всех сторон обдумал.
— А как ты пронесешь товар в лагерь?
— Ты ведь знаешь мой большой портфель, такой широкий, как министерский. Если доставлять каждый день, он даже не будет сильно набит.
— Да, но для этого нужны деньги.
— Зачем? Деньги нам дадут заключенные. И товар будет доставляться на следующий же день.
Мейзель колеблется. Ему очень хочется, но он боится идти на риск. Он не соглашается, но и не отказывается.
— Знаешь ли… я еще подумаю.
Ленцер продолжает носиться с планом добывания денег. Он отправляется в общую камеру № 2 своего отделения с тем, чтобы выяснить, на какую сумму можно получить заказов, если он начнет «дело». В тюремном ларьке заказы будут приниматься через три дня, и в камерах уже должен ощущаться недостаток в куреве.
— Смирно! Отделение «A-один», камера два, налицо сорок человек. Свободных коек нет.
— Вольно!
Ленцер идет на середину комнаты, где стоят столы, и присаживается на один из них:
— А ну-ка, пусть кто-нибудь встанет у двери!
К двери идет старик Бендер.
— Если кто подойдет, дай знать.
Бендер смотрит в обе стороны коридора.
— Ну, теперь слушайте, сукины дети! Как у вас с куревом?
Со всех сторон раздаются жалобы. Уже два дня, как в камере нет ни крошки табаку.
— Если вы будете держать язык за зубами, то я, быть может, попробую раздобыть вам табачку. При этом не по ценам тюремного ларька, а по нормальным, магазинным. А за хлопоты вы мне дадите — ну, скажем, десять процентов. Что вы думаете насчет этого?
Заключенные поражены. Некоторые недоверчиво переглядываются: уж не ловушка ли это? Большинство же слишком заинтересованы в табаке, чтобы размышлять.
Староста Вельзен выходит вперед и спрашивает:
— Это вы серьезно, господин дежурный?
— Ну, вот еще! Ты думаешь, я шутить сюда пришел?
— В таком случае мы будем вам очень благодарны, господин караульный. Мы очень рады и, конечно, будем молчать об этом.
— Ну, так запишите все, что вы хотите получить, и соберите деньги, а завтра в полдень я вам все доставлю.