Избранное
Шрифт:
Большинство заключенных давно не брито. Беспомощно стоят они у своих дверей и косятся на соседей. Некоторые смущенно улыбаются. Слишком длинная или слишком короткая черно-коричневая арестантская одежда придает им жалкий вид.
— Внимание!
Ленцер стоит посреди коридора, размахивая большим ключом от камер.
— Завтра всенародное голосование, и правительство решило, что и вы можете голосовать наравне со всеми. В конце концов вы не преступники, а политические противники и еще обладаете почетным правом каждого гражданина. Исключение составляют только те подследственные, которые обвиняются в убийстве. Есть кто-нибудь среди вас, кто здесь сидит за убийство? Иони, как с тобой?
— Убийство?
— В таком случае тебе, верно, не придется выбирать. При голосовании следует принять во внимание следующее: Германия вышла из Лиги наций. Лига наций хочет по-прежнему угнетать Германию, но Адольф Гитлер против. Поэтому он и вышел из Лиги наций. Теперь все государства травят Германию и утверждают, будто Адольф Гитлер тиранит немецкий народ. И вот немцы должны завтра решить, согласны ли они с мероприятиями правительства. Одновременно будет избрано новое правительство во главе с Адольфом Гитлером. Значит, каждый должен заполнить два избирательных листа. Скажу вам совершенно откровенно: я лично считаю, что ваше участие в выборах — это чистейший вздор. У вас спросят, согласны ли вы с мероприятиями гитлеровского правительства. Конечно, вы несогласны, потому что здесь с вами совсем уже не так предупредительно обходятся. Но господа там, наверху, так желают, а их желание — закон. Вы меня поняли?
— Поняли! — ворчливо отвечают некоторые.
Во время этой странной речи Торстен еле сдерживает улыбку. Так как никто из заключенных не задает вопросов, то он спрашивает:
— Выборы будут происходить в камерах или в другом помещении?
— Как будут происходить выборы, я и сам не знаю… Но тайна голосования будет, естественно, соблюдена. Каждый голосует за того, кого находит достойным. Ну, а теперь ступайте по камерам, гады! Марш, живо!
В мгновение ока заключенные очутились в своих камерах. Ленцер носится от камеры к камере и запирает двери.
Вечером заключенных из «А-1» и «А-2» ведут в школьное помещение. Это большая квадратная комната с поднимающимися кверху рядами скамеек. У каждого ряда — часовой-эсэсовец. Позади скамей — тоже эсэсовцы. Перед скамьями, у грифельной доски, за маленьким столом стоят штурмфюрер Дузеншен, обертруппфюрер Мейзель, обершарфюрер Хармс и еще несколько дежурных.
Дузеншен обращается к заключенным:
— Когда раздастся команда: «Внимание!» — все должны встать.
Заключенные из разных камер осторожно переглядываются. Подавать знаки друг другу нельзя: за ними зорко следят надзиратели. Но никто не может помешать им обмениваться многозначительными взглядами.
— Внимание?
Все сразу встают. Надзиратели поднимают правые руки в гитлеровском приветствии. В комнату входят комендант и человек с непомерно большой нижней челюстью. Комендант делает знак. Дузеншен командует:
— Сесть!
Вошедшие занимают места за столом. Дузеншен становится в углу и наблюдает за заключенными.
Комендант кладет свою коричневую фуражку на стол и поднимается.
— Господин сенатор фон Альверден сделает вам небольшой доклад, чтобы вы знали, в чем дело, когда будете завтра голосовать.
Сенатор фон Альверден встает и выходит вперед. Эсэсовцы выбрасывают вверх руки и кричат:
— Хайль Гитлер!
Заключенные продолжают неподвижно и молча сидеть на своих местах.
— Германские соотечественники! Вы удивлены таким обращением к вам, которых новое правительство заключило в тюрьму из соображений безопасности. Я сознательно называю вас германскими соотечественниками, ибо мы, национал-социалисты, знаем, что неимущий сын Германии — ее преданнейший и вернейший друг, что в германском пролетариате и особенно в среде пролетариев, подстрекаемых двуличными марксистами, заключены ценнейшие богатства германской нации. Правда, пока они еще находятся под спудом; однако мы уверены: не за горами то время, когда и вы поймете, что национал-социалист — друг рабочих, их надежный авангард; что национал-социалистское государство не является государством с безграничной эксплуатацией трудящихся масс, а государством со здоровым равенством всех трудящихся слоев общества. В силу сказанного, вы, нынешние заключенные, являетесь национальными социалистами будущего, потому я и называю вас соотечественниками.
Эсэсовцы зорко наблюдают за заключенными, которые неподвижно сидят на своих местах. Их лица будто окаменели, ни один мускул не дрогнет.
Комендант тоже оглядывает одно лицо за другим. Некоторых он помнит по допросам. «Закоренелые, неисправимые противники», — думает он.
— …а Лига наций — это не что иное, как группа государств, вышедших победителями из последней неравной войны, которым хотелось бы до бесконечности грабить Германию, не давая ей окрепнуть…
…Национал-социалистская Германия не хочет войны. Во главе нынешнего правительства стоят люди, познавшие весь ужас войны; поэтому они не подвергнут еще раз немецкий народ таким страданиям. Мы стоим за мир и за разоружение. Лига наций на заседании в Женеве отклонила требования Германии. Отклонила наши требования об увеличении вооруженных сил до уровня соседей. Наша немецкая честь обязывала нас дать соответствующий ответ. И мы его дали. Германия вышла из Лиги наций. Теперь Адольф Гитлер спрашивает свой народ: одобряет ли он этот шаг? И вы тоже должны высказать свое суждение…
Сенатор делает шаг по направлению к безмолвно и безучастно сидящим заключенным, торжественно поднимает руку и взывает к ним:
— Забудьте обиды, которые вам здесь, быть может, причинили! Помните только о том, что этими людьми в мундирах владеет одна большая любовь, которая затмевает все остальное, — любовь к Германии, к нашему отечеству. У немецкого народа в действительности не было родины. Мы хотим ее создать для него. Помогите нам. Чем больше подстрекательств против империи Адольфа Гитлера, тем труднее предоставить рабочему то, что ему положено, тем легче закоренелым реакционерам, для которых барыш дороже родины, побороть Адольфа Гитлера. Поэтому я заканчиваю свою короткую речь призывом к вам: голосуйте завтра за нас. Хайль Гитлер!
Нацисты вытягиваются в струнку и поднимают руку.
— Хайль Гитлер!
Комендант тоже встает.
Дузеншен командует:
— Встать!
Все поднимаются. Эсэсовцы поют:
Знамена вверх, ряды тесней сомкнули…Вельзен осторожно озирается. Никто из заключенных не поет. Ни один не поднял руки.
Шагай, штурмовики, уверенны, тверды…Даже оба сутенера и карманный вор из камеры № 1 не поют, хотя последний выдает себя за национал-социалиста.
Борцы, погибшие от красной пули…Нусбек, стоящий позади заключенных, шипит:
— Петь со всеми! Петь вместе!.
Запугать никого не удается.
Незримые теперь встают в ряды.Сенатор и комендант уходят. Дузеншен командует:
— Камера один, — выходи в коридор!
Половина заключенных теснится у двери. Ни слова об их поведении. Только команды штурмфюрера нарушают тишину. После первой и второй камер наступает очередь третьей и четвертой отделения «А-2».