"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
— Ах, ваше величество! Если бы я только знал! — начал он, готовый разразиться уверениями в своей преданности.
— В таком случае вы были бы колдуном, коих мне не хотелось бы держать при дворе. По правде говоря, я и сам не предполагал, что заеду к вам. Как же вы могли узнать о моей прихоти?
Он просиял улыбкой, но выражение лица оставалось тревожным, а глаза шарили по залу: нет ли там вопиющего беспорядка?
— Я польщен тем, что вы заехали без предупреждения. Сие означает, что вы считаете Хеверский замок своим домом, и я надеюсь, что вас не разочарует
Домом? Кто же испытывает неловкость в собственном доме и, топчась во дворе, заглядывает в пустые окна? Нет, Хеверский замок — не мой дом и никогда им не будет.
— Благодарю вас, — с улыбкой ответил я и, отряхивая запыленную куртку охотничьего костюма, извиняющимся тоном добавил: — Мы охотились в ваших краях и посему…
Болейн, спохватившись, со все ног бросился проверять, хороший ли эль нам подали.
— Ваш эль превосходен, — успокоил его я, избавляя его от необходимости задавать вопросы.
— Возможно, вы желали бы подкрепиться более существенно? Дабы освежить силы перед обратной дорогой? А если надумаете задержаться… и удостоите нас честью остаться на ночь, то мы…
Болейн выглядел довольно забавно в своем неистовом желании всячески угодить мне и устроить радушный прием.
— Нет, Томас, — заверил я его. — Рано утром мне необходимо быть в Лондоне.
В зал решительным шагом вошел его сын Джордж и застыл как столб, увидев меня.
Этот красавчик лет двадцати разоделся по последней моде — на нем был превосходный бархатный костюм. Мне говорили, что юноша пишет музыку и хорошо играет на лютне. Я попросил молодого франта сыграть одно из сочинений, весьма смутив его такой просьбой. Однако он выразил готовность и принес инкрустированную перламутром лютню. Тронув струны, он спел нам песню об утраченной любви в минорном ключе. Она показалась мне весьма интересной и благозвучной, и я честно высказал свое мнение. Он показал мне свой инструмент, сделанный, по его словам, в Италии, и я должным образом осмотрел его и проверил звучание.
Затем появились леди Болейн и прочие домочадцы. Хлопоча по хозяйству, они развели в камине огонь, поскольку приближались сумерки, а вечерами и по ночам в старых каменных особняках сыро и холодно даже в июле. Но где же Анна? Почему-то я не мог заставить себя спросить, куда же она подевалась.
Солнце скрылось, но закатное зарево еще освещало землю, как бывает порой в середине лета. Болтая без остановки, Болейн семенил за мной, будто дрессированный щенок. Я не слушал его и отвечал неопределенно. Анна по-прежнему не выходила, а вскоре нам пора уезжать. Либо придется остаться и вынести долгий и утомительный ужин, устроенный в нашу честь.
Я прошел вдоль ряда окон. Стекла поблескивали в наборных свинцовых рамах. Отсюда открывался вид на крошечный сад и скромные угодья имения Болейна. Здесь протекала питающая ров речушка, по берегам которой росли плакучие ивы. Поднявшийся к вечеру ветер играл поникшими тонкими ветвями. Их темная зелень блестела, они метались из стороны в сторону, беззащитные перед его напором. Казалось, ветер терзает живые существа.
И тогда
На ней было светло-зеленое платье, и оно тоже вздувалось парусом, вынуждая ее покачиваться, словно цветочный стебель. Потянувшись, Анна коснулась рукой ветки, и мне подумалось, что я в жизни не видел более изящного движения.
Я взирал на нее, застыв у окна. Вероятно, это продолжалось довольно долго, потому что подошедший поближе Томас слегка кашлянул.
— Моя дочь Анна, — сообщил он, — вернулась домой, кардинал запретил ей появляться при дворе. Весьма несправедливо…
— Уверен в этом, — отвернувшись, бросил я. — Мне следует побеседовать с вашей дочерью.
Еще раньше я приметил выходящую в сад дверь и устремился туда.
— Прошу вас, не надо меня сопровождать, — сказал я плетущемуся за мной Томасу. — Я хочу прогуляться в одиночестве.
Не дав ему времени на возражения, я вышел и резко захлопнул за собой дверь. Она издала особый звук — видно, была хорошо пригнана. Что ж, в зимнюю стужу виконт должен радоваться отсутствию сквозняков в его зале.
Но эта невольно мелькнувшая мысль совсем не волновала меня. В отличие от стройной особы, стоявшей в дальнем конце сада. И я решительно направился к ней.
Она, должно быть, услышала мои шаги, однако не шевельнулась, хотя я был уже в двух футах от нее. Порыв ветра вихрем взметнул ее юбки. Анна не накинула ни плаща, ни шали. Неужели ей совсем не холодно? Она по-прежнему не двигалась, лишь за ее спиной плясали пряди прекрасных блестящих волос.
— Госпожа Болейн, — громко произнес я, и она обернулась.
Чего я ожидал? Я знал, что она не похожа на сестру Марию, однако не был готов увидеть так близко это загадочное, волшебное лицо.
На меня глянули распахнутые, огромные, темные глаза, глаза ребенка.
— Ваше величество, — изумленно выдохнула она и скользнула к земле, словно взмахнувшая крыльями бабочка.
Ее темная головка склонилась предо мной, светло-зеленое платье куполом накрыло траву. Через несколько мгновений Анна поднялась, и ветер вновь завладел черными локонами. Под ними на миг скрылись ее черты — так бледная весенняя луна прячется за быстро бегущими облаками.
Но вот порыв стих, и я снова смотрел в глаза Анны. Великолепные волосы плащом окутывали ее высокую стройную фигуру.
Я не мог найти подходящих слов, но нельзя было затягивать неловкое молчание.
— Вы не пожелали присоединиться к нам в зале? — Именно такой фразой ознаменовалось наше с ней знакомство.
Она смело взглянула на меня.
— На закате я люблю гулять в саду. Когда поднимается ветер и облака стремительно летят…
— У вас поэтическая натура, — бросил я довольно резко. — Однако даже поэтам надоедает одиночество.
— Да. Мне говорили, что в Лондоне есть кварталы, где художники, поэты и актеры… собираются и весело проводят время. Мне нравится бывать в таком обществе! — воскликнула она запальчиво.