Избранные письма о куртуазном маньеризме

Добрынин Андрей Владимирович

В настоящую минуту Марчик у столика с напитками беседует с одним из самых странных и загадочных завсегдатаев салона. Имени его никто не знает, а может быть, никто не в силах его выговорить, поэтому все зовут его просто «Харисович». Харисович утверждает, будто он российский подданный и даже где–то служит, но на самом деле ни для кого не тайна то, что он является неофициальным московским представителем одного несметно богатого восточного монарха, жестокого деспота, религиозного фанатика и крайнего реакционера. Харисович любит выпить, но пьет исключительно водку, ссылаясь на то, что хлебного вина ислам не запрещает. Какое бы веселье ни царило в салоне, Харисович сохраняет угрюмое молчание, опасаясь разболтать секреты исламских фундаменталистов, всюду раскинувших свои щупальца. Уж ему–то известно, что воздаянием за ошибки либо отступничество у людей ислама может быть только смерть. С Марчиком он, по–видимому, обсуждает цену очередной партии российских девушек. Нам удается подслушать обрывок разговора: «А что тебе не нравится?» — агрессивно спрашивает Марчик. «Мне–то все нравится, — отвечает Харисович, в обязанности которого между прочим входит пробовать всех кандидаток в гаремы на предмет выявления фригидности. — Вот только хозяин говорит, что они все очень тупые. Не могут поддержать разговор, клиенты обижаются». «Умные к вам, халатникам, не поедут», — цинично отрезает Марчик, замечает наши взгляды, и торг продолжается уже шепотом.

В этот момент в прихожей раздается шум и топот множества ног. Растолкав нас, на пороге залы вырастает небритый детина, — судя по вцду, грузчик. «Куда заносить, хозяйка?» — хрипло спрашивает он. «Ах, поставьте куда–нибудь… Ну вот хоть туда», — томно отвечает мадам Введенская, делая неопределенный жест рукой. «Понятно», — хрипит детина, и в залу вступает нескончаемая вереница людей в синих халатах, несущих ящики с шампанским, водкой и ликерами, корзины с фруктами, а также и другие корзины, таинственно прикрытые вощеной бумагой, но испускающие красноречивый запах жареного мяса. Все это ставится на пол таким образом, чтобы не мешать беседующим гостям, расхаживающим по зале взад–вперед. Напитки

подносят поближе к столу с напитками, а фрукты и жаркое — поближе к столу с закусками. Во всех действиях посыльных ощущается давняя выучка. После того как они, получив щедрые чаевые и бормоча слова благодарности, наконец удаляются, в залу походкой победителя входит человек, снарядивший весь этот караван. «Перец! Перец!» — восклицают в восторге гости. Сама хозяйка салона, стряхнув обычную томность, кидается ему на шею. «Еще один миллионер», — понимаем мы и исподтишка разглядываем щедрого визитера. Внешность его абсолютно соответствует внешности стилизованного русского пастушка, — если, конечно, состарить пастушка лет на сорок, выбить у него пару зубов, наделить одутловатостью и бурым цветом лица, происходящим от пристрастия к разгулу. Впрочем, Перец, в миру Владимир Лебедев, принадлежит к числу тех мужчин, внешность которых через десять минут после знакомства перестаешь замечать, столь велико их обаяние. Немногие, однако, знают, что именно обаяние вкупе со щедрыми подношениями позволило Лебедеву — Перцу преодолеть сопротивление бюрократических структур и утвердиться на рынке недвижимости, но не простой, а подземной. Этот человек разыскивает, покупает и продает исключительно те помещения и сооружения, которые расположены под землей. Таким образом, он в самом прямом смысле подкапывается под будущее своего города и своих потомков. Впрочем, судя по его сочащейся весельем физиономии, это его ничуть не смущает. Смущают его только крысы, наносящие ущерб его подземной собственности и отпугивающие иностранных покупателей. Поэтому Перец имеет привычку любой разговор постепенно сводить к крысам, к их повадкам, странностям, к причиняемому ими вреду и к способам борьбы с ними. За долгие годы борьбы Перец стал крупнейшим знатоком зоологии крыс, а по части умения разбираться в ядах даст сто очков вперед любому средневековому отравителю. Последнее его свойство почему–то необычайно интригует женщин. Вот и сейчас на коленях у Перца сидит элегантно одетая подвыпившая дама и хриплым голосом спрашивает его: «Владимир, а если я полюблю другого, вы меня тоже отравите?» Дама пристально всматривается в глаза Перца, пытаясь прочесть в них правдивый ответ. Ее волевое, восточного типа лицо раскраснелось и сияет благодушием, с него исчезло присущее ему обычно выражение суровости. Это мать–аббатиса Ордена куртуазных маньеристов Ольга Егорова. В ее обязанности входит терпеливо выслушивать исповеди влюбившихся членов Ордена, улаживать их сердечные дела, подыскивать им новых любовниц и помогать избавляться от опостылевших старых. Ясно, что подобная деятельность требует сильного нервного напряжения, а потому мать–аббатиса, пытаясь забыться, частенько пускается в разгул, махнув на все рукой и потрясая окружающих своей разнузданностью. Свисающие в настоящий момент с люстры изящные дамские трусики принадлежат ей и напоминают о вчерашней кошмарной оргии, после которой никто не удосужился их оттуда снять, прислуга же до сих пор не в себе и отсыпается в чулане. В зале присутствует довольно много хорошеньких девиц; некоторые из них робко озираются по сторонам, другие уже освоились и громко смеются шуткам кавалеров. После нескольких бокалов шампанского мать–аббатиса обратит на них внимание и начнет донимать их наставлениями и нотациями, но покамест этот момент еще не настал, и она неотрывно всматривается в глаза Перца, удивительно напоминая всем своим видом анаконду, гипнотизирующую муравьеда.

Мало–помалу атмосфера в салоне оживляется. В немалой степени тому способствуют бесчисленные бутылки коллекционных массандровских вин, привезенные из Крыма недавно вернувшимся оттуда канцлером–инквизитором. Основной целью поездки являлась агитация за возвращение полуострова в состав империи (а если потребуется — то и империи в состав полуострова), однако Александр Севастьянов, помимо серьезных занятий, не привык чураться и никаких житейских радостей. Поэтому он провел придирчивую дегустацию всех без исключения марок вин, какие только смог обнаружить в массандровских подвалах. Основной целью указанного предприятия был отбор напитков, наиболее достойных перевозки в Москву, дабы порадовать товарищей по Ордену и веселых богемных дам. В настоящий момент Александр с удовольствием выслушивает похвалы в свой адрес, на которые не скупится куртуазное общество, стремительно опустошающее одну бутылку за другой. Очаровательная Инга, супруга Виктора Пеленягрэ, уже начинает многообещающе приплясывать, а значит, не за горами тот миг, когда она изящными движениями освободится от одежды, вскочит на стол и примется танцевать в чем мать родила среди столовых приборов и пустых бутылок. Публика, как всегда, с нетерпением ожидает этого номера, достойно венчающего вечер. В последнее время партнером Инги по эротическим танцам обычно становится молодой сибиряк Андрей Петрович Романенко, прозванный Твистом, — во–первых, за легкомыслие, а во–вторых, за выдающиеся хореографические способности, которые он безоглядно растрачивает в чаду разгула.

Общество веселится от души, позабыв все докучные житейские заботы. Кавалеры и дамы состязаются в злословии, причем главной мишенью последнего служит запаздывающий Великий Приор Ордена Андрей Добрынин: в салоне принято без зазрения совести перемывать кости отсутствующим. В последнее время исповедующий ислам Великий Приор спелся с Харисовичем, и эта парочка не шутя принялась за насаждение магометанства на российских просторах. Действуют они, разумеется, скрытно, однако методы исламских фанатиков и здесь остаются теми же, что и в других районах земного шара: наверняка вовсю используются заговоры, покушения, шантаж, пытки и другие злодейства. Прочие завсегдатаи салона энергично содействуют зловещей парочке в осуществлении ее далеко идущих планов, польстившись на щедрые посулы Великого Приора. Так, Перец предоставляет им подземные укрытия и склады для оружия и взрывчатки, Марчик подсовывает своих девиц нужным людям с целью последующего шантажа, Борушко дает транспорт, и даже молодой сибиряк Романенко просится в киллеры, прельстившись сомнительной романтикой подпольной борьбы. Сам же Великий Приор помимо организации многочисленных преступных акций занят растлением умов собственного народа: поднаторев в издательском деле, он в огромных количествах выбрасывает на российский книжный рынок низкопробные западные детективы, эротические романы и тому подобную духовную отраву, разжижающую мозги и отвлекающую публику от патриотических устремлений.

Из прихожей доносится недовольное бормотание: это явился наконец Великий Приор и сердится, что его никто не встречает. У него в обычае отмечать разнузданной попойкой выход каждого следующего зловредного издания, так как, по его расчетам, вскоре в результате такой идеологической обработки исламские фундаменталисты смогут взять Россию голыми руками. На днях он как раз выпустил многомиллионным тиражом очередную похабную брошюрку «Бордели в Шумерии». Однако сегодня Добрынин явно в плохом настроении. Угрюмо сопя, он мимо нас проходит в залу, целуется с некоторыми из присутствующих, с другими обменивается рукопожатием, третьим подает два пальца. В конце концов он присаживается боком к столу подле Харисовича и со злобой бормочет сквозь зубы: «Сорвалось!» «Кисмет!» — со вздохом отвечает Харисович и наполняет бокал Великого Приора «Черным доктором». Этот обмен репликами остается для нас загадкой лишь до утра следующего дня, когда мы узнаем из газет о неудачном покушении на одного из высокопоставленных чиновников ельцинской администрации. На одной из узких улочек в центре города правительственному «ЗИЛу» неожиданно преградила проезд куча каких–то обломков и знак «Ведутся дорожные работы». Возмущенный руководитель вслед за шофером вылез из машины, чтобы выяснить, кто допустил подобное самоуправство, и тут гулявшая поблизости безобидного вида старушка (на самом деле тщательно загримированная послушница Ордена Ольга Дубровская) натравила на них огромную собаку, сплошь обвешанную динамитными шашками. Перед этим Дубровская не забыла хладнокровно запалить окурком сигареты «Астра» торчавший из–под собачьего хвоста бикфордов шнур. Свирепое животное с рычанием ринулось на опешившего руководителя. Беда казалась неминуемой, но, к счастью, в этот момент улицу перебежала кошка. Заметив собаку, она опрометью метнулась в подвал, служивший складом продовольственному магазину, расположенному в том же доме. Разъяренный пес бросился за ней и также исчез в подвале. Через минуту глухо ухнул взрыв. На мостовую со звоном посыпались осколки стекла, из подвальных окон повалил густой дым. Вскоре из клубов дыма появилась собака. Ее спесь как рукой сняло. Шерсть ее была опалена, уши обвисли, хвост волочился по земле. Прихрамывая и жалобно повизгивая, она пустилась наутек. Что касается коллектива магазина, то поначалу его, разумеется, ошеломило случившееся, но затем, решив, что имеет место попытка наглого рэкета, коллектив опомнился и открыл огонь из минометов, пулеметов, противотанковых ружей и других средств самообороны. Бой с невидимым противником длился довольно продолжительное время и причинил немалые разрушения. В частности, снаряд со слезоточивым газом угодил на галерею зала заседаний Большого Кремлевского дворца как раз в тот момент, когда во дворце собралась сессия очередного съезда народных депутатов. Спикер, с пафосом обличавший терзающих Родину демократических хищников, внезапно осекся на полуслове, махнул рукой и, пробормотав: «Не могу больше об этом», безутешно зарыдал. Гладя на него, зарыдали и все депутаты без различия фракций, а также подавляющее большинство аккредитованных на съезде журналистов, кроме представителей нескольких газет явно большевистского направления. Последним в силу их всем известной звериной хитрости удалось вовремя выскользнуть из зала. Оплакивание Отечества продолжалось без малого 16 часов, и лишь глубокой ночью съезд продолжил свою работу. Правда, и после этого выступавшие время от времени всхлипывали в наиболее напряженные моменты своих речей, и то один, то другой депутат в зале вдруг разражался бурными рыданиями.

Прочитав в газетах обо всех перечисленных выше безобразиях, мы поняли, на какую неудачу сетовали накануне вечером Добрынин с Харисовичем. Постепенно Великий Приор напился, оцепенел и, как обычно, стал похож на собственное чучело, изготовленное опытным таксидермистом. Скажем, не углубляясь

в детали: проведя независимое журналистское расследование, мы выявили тесную связь между деятельностью завсегдатаев «Черного салона» и серией загадочных автомобильных аварий, в которые стали в последнее время часто попадать высокопоставленные сотрудники президентской и городской администрации. Совершенно очевидно, что щупальца заговорщиков тянутся к самой верхушке российского государственного аппарата, а их мозговой центр находится в «Черном салоне», часто именуемый в кругах столичной богемы также «притоном имени Добрынина». Помимо уже упоминавшихся исламских фундаменталистов, здесь также собираются и плетут свои интриги последователи идей чучхе, признанным лидером которых является В. Степанцов, сторонники кубинской модели социализма, то и дело неизвестно на какие деньги летающие за океан и обратно, наконец, просто ярые сталинисты, норовящие наклеить во всех подходящих и неподходящих местах портреты Сталина и Энвера Ходжи. При всех различиях этих группировок едины они в одном: в зоологической ненависти ко всему новому, свежему и прогрессивному, а в особенности к российским реформам и людям, их проводящим. Наша газета вновь в который уже раз обращается к российским властям: не пора ли присмотреться повнимательнее к «Черному салону» наших дней? Не пора ли ударить по нечистым рукам, тянущимся к горлу молодой российской демократии? И пусть не обманывают вас вольные нравы «Черного салона», разговоры об искусстве и царящая в салоне атмосфера разгула. В свое время гости графини Игнатьевой маскировали свои интриги изящными манерами, светской чопорностью и безупречными туалетами. Сегодня стало престижным вращаться в кругу богемы, лучше всего литературной, а тем более принадлежать к этому кругу, быть в нем своим, потому–то черные замыслы и зреют сегодня в богемном угаре. Впрочем, компетентные органы и без нас прекрасно понимают, откуда исходит угроза, однако их затянувшееся молчание заставляет считать, что в российских властных структурах есть силы, не заинтересованные в выяснении всех сторон деятельности завсегдатаев «Черного салона». Не тревожимое никем гнездо реакции продолжает невозбранно дестабилизировать политическую обстановку в стране, не гнушаясь, разумеется, и травлей прогрессивных средств массовой информации. Поэтому, дорогой читатель, не исключено, что наша сегодняшняя встреча окажется последней, Мы еще не знаем о том, какие средства изберут наши враги, но в том, что наша твердая гражданская позиция кое–кому не по нутру, сомневаться не приходится. И если узловатая рука реакции дотянется до нашей газеты (а так оно скорее всего и будет: что–то недоброе носится в воздухе), то вспомни, дорогой читатель, эту статью. Вспомни и перечитай ее — от первого до последнего слова.

27.06.93.

Андрей Добрынин

ПИСЬМО 600

1

Дорогой друг!

В своем, как всегда, весьма ученом и остроумном послании Вы вновь просите меня изложить мои взгляды на то, каким должен быть истинный поэт, какие духовные и физические свойства ему необходимо присущи. Сознаю, сколь глубоко занимает Вас данный вопрос, ибо вспоминаю, как отвечал ранее на подобные же Ваши просьбы невразумительными отговорками о своеобразии каждого большого художника, о трудностях типизации творческих личностей и о неисчерпаемости затрагиваемой Вами темы. Однако мало–помалу раздумья о необходимых свойствах поэта начали посещать меня все чаще, занимая все большую часть моего досуга. Скажу не хвастаясь: мои познания в истории литературы достаточно глубоки для того, чтобы я мог сделать рад обобщений по интересующему Вас вопросу. Возможно, они окажутся небесполезными и для тех молодых людей, которые еще только выбирают свою стезю в жизни и для которых поэтому чрезвычайно важно знать, присущи ли им свойства, дающие право добиваться вступления в поэтический цех. К сожалению, в нашем деле, как ни в каком другом, велика доля лиц, занимающихся им отнюдь не по причине внутренней пригодности, а только из–за необъяснимой и неудержимой тяги, влекущей очень многих лишенных чувства гармонии людей к поэтическому ремеслу. Жизнь поэта, протекающая в упорных трудах и порой в утомительных поисках хлеба насущного, представляется этим слепцам сплошным праздником, непрерывной чередой праздников и развлечений. Именно подобные случайные люди и вносят в поэзию совершенно не свойственный ей по сути дух богемного разгильдяйства, безответственности, выдаваемой за смелый эксперимент и переходящей в прямое шарлатанство, хамской амбициозности, прекрасно уживающейся с дремучей необразованностью и унылым непрофессионализмом. Но, впрочем, хватит о них.

Первейшим свойством, определяющим личность и жизненный путь поэта, является, разумеется, талант. Словом этим пользуются столь же часто, сколь редко вдумываются в то, что же оно означает. Очевидно, во всяком случае, фундаментальное различие склонности к рациональному мышлению и поэтической одаренности. Платон указывал: «Кто же без ниспосланного музами исступления подходит к порогу творчества в уверенности, что благодаря одной сноровке станет изрядным поэтом, тот немощен, и все созданное человеком здравомыслящим затмится творениями исступленных». Аристотель прямо называл всех одаренных людей безумцами, имея в виду то, что для подлинных творческих достижений недостаточно обычной логики. Но ни в каком другом роде творческой деятельности интуиция не играет такой роли, как в поэзии, — именно интуиция, а не филистерские умозаключения, позволяет поэту соединять несоединимое, выявлять единство, скрытое в разнородных явлениях, и с помощью дерзких обобщений, имеющих образную форму, открывать людям глаза на мир. Простите, друг мой, за длинную цитату, но не могу удержаться, чтобы не привести верные, на мой взгляд, слова Пруста: «И оригинальный художник, и оригинальный писатель действуют по способу окулистов. По окончании курса врач говорит нам: «Теперь смотрите». Внезапно мир (сотворенный не однажды, а каждый раз пересоздаваемый новым оригинальным художником) предстает–перед нами совершенно иным и вместе с тем предельно ясным….Вот она, новая, только что сотворенная и обреченная на гибель Вселенная. Она просуществует до следующего геологического переворота, который произведут новый оригинальный художник или новый оригинальный писатель». Талант же можно определить как интуитивную способность художника выбирать и сочетать изобразительные средства таким образом, чтобы они оказывали желаемое воздействие на душу читателя или зрителя. В структуре творческой личности свойство таланта необходимо дополняется свойством вкуса, то есть способностью точно определять те пропорции, в которых различные изобразительные средства сочетаются в произведении. Вряд ли кто–либо осмелится утверждать, будто моему духовному складу присущ грубый материализм, и тем не менее природу вышеназванных свойств художника я склонен объяснять материалистически, а именно особой развитостью у некоторых человеческих особей определенных участков мозга и нервной системы, отвечающих в организме за способность к интуитивному постижению действительности. Иными словами, поэт просто–напросто особым образом физически устроен. Он изначально является любимым детищем Природы, органом, с помощью которого она познает и выражает себя самое. Именно это имел в виду Эйзхендорф, когда писал: «Поэт — живое сердце мира, И бережет его Господь». Следовательно, именно поэт может не только почувствовать, но и выразить ту гармоническую связь, которая пронизывает всю Вселенную, и заставить людей, как говорил Платон, припомнить ту высшую музыку, которая смутно знакома им по прежней нездешней жизни. «Пускай темно я говорю, но мой язык понятен всем, Ведь все сошли в земной предел из поднебесного жилья», — писал мусульманин–неоплатоник Али Мансур.

Неоценимые блага таланта и вкуса, которыми поэт наделен от рождения, составляют основу его благородства. В этом смысле и следует понимать рассеянные там и сям в творениях лучших умов человечества указания на особые душевные качества, особое благородство поэтов. Сомерсет Моэм, к примеру, утверждал: «Вершина литературы — поэзия. Это ее цель и завершение, это самое возвышенное занятие человеческого разума, это олицетворение прекрасного. Прозаик может лишь посторониться, когда мимо него идет поэт: рядом с ним лучшие из нас превращаются в ничто. Ясно, что писание стихов должно быть предоставлено герцогам, и их права хорошо бы защитить самыми суровыми законами: нельзя допускать, чтобы этим благороднейшим из искусств занимался кто бы то ни было, кроме благороднейших из людей». Эту же мысль афористически выразил венгерский поэт Ференц Казинци: «Насколько человек обычный выше Животного, настолько песнопевец Людей неодаренных благородней». Врожденные талант и вкус властно определяют человеческие качества поэта как раз потому, что невозможно обладать вкусом, позволяющим создавать гармонические художественные произведения, и не иметь подобного же чувства гармонии для устройства взаимоотношений с другими людьми. Душевное благородство — это тот же вкус, действующий в сфере нравственности. Истинно одаренному человеку просто невмоготу совершать глупые, неуместные, безобразные поступки, и не случайно все выдающиеся поэты были, по свидетельствам современников, людьми весьма почтенными, а пушкинский герой произнес свою бессмертную фразу: «Гений и злодейство несовместны». Гуляющие по страницам мемуаров и литературоведческих работ сведения противоположного толка, как я не раз убеждался, на самом деле просто сплетни.

2

Если мы согласимся с тем, что основополагающие для личности поэта свойства определяются в конечном счете особо тонким физиологическим строением его организма, то нам неизбежно придется проанализировать и другие особенности телесной конституции поэта. Ведь если человеческий организм представляет собой некое единство, то невероятно, чтобы присущие ему дополнительные свойства, отличающие его от прочих существ того же рода, не отражались на всем его составе. Обобщая те описания внешности выдающихся поэтов, которые достались нам в наследство от их современников, я могу довольно уверенно набросать типический портрет гения. Великий человек обычно чуть ниже среднего роста, но хорошо сложен, мускулист, широкоплеч и обладает значительной физической силой. У него крупная голова, черты лица массивные, даже грубые, однако оживляемые выразительной мимикой. Как правило, великий поэт темноволос и носит усы. Глаза у него обычно серо–голубые, взгляд холодный и чуть насмешливый, в состоянии задумчивости порой становящийся диким и внушающим ужас. В такие минуты хочется сказать о нем словами алтайского героического эпоса «Маадай — Кара»: «Его глаза горят огнем, И голова ума полна». Необходимо заметить, что у великого поэта всегда маленькие, изящных очертаний ступни и кисти рук. Абсолютно бессмысленно пытаться что–то там сочинять человеку, у которого грубые узловатые ковшеобразные ладони или непропорционально большие ступни с нелепо оттопыренным большим пальцем. Добавлю, дабы закончить портрет, что у великого поэта прекрасные ровные зубы, а ходит он слегка вразвалку.