Избранные письма. Том 2
Шрифт:
В гостинице здесь еще живут Книппер и София Ивановна[1231], Тарханов со своими и с семьей Аллы Константиновны[1232], Семенова с ребенком (девочка) и, конечно, Нежный. Он около меня. Любимец всех, потому что устраивает всех совершенно фантастически. Тут и квартиры (на всех 150 человек), и дрова, и продукты, и лечения, — словом, не имеет минуты покоя. «Инциденты» случаются только с… Шевченко и кое-когда с Ниной Николаевной[1233].
{520} Гостиница — против моей гимназии[1234]. Хотя вид ее и изменился, но, конечно, я узнал моментально. А театр, в котором я выступал (с
Ни одной своей квартиры не нашел.
Вообще, как будто я в этом городе никогда не бывал, а где-то читал о нем, о прежнем.
… Здесь жизнь идет темпами военного времени, но без налетов. И хотя маскировка требуется, но улицы всю ночь полуосвещены.
Еще раз до свидания!
Ваш Вл. Немирович-Данченко
Вот спасибо лицам, взявшимся передать эти письма!!!
584. О. С. Бокшанской[1235]
11 – 15 декабря 1941 г. Тбилиси
В ожидании обещанной оказии.
11 декабря. На днях (7 дек., день Екатерины[1236]) было мое выступление. В зале Филармонии при театре Руставели. Я рассказывал мои «первые театральные впечатления». Это то, что Вы переписывали, плюс вторая половина, продиктованная здесь. Один, с перерывом, от 8 3/4 до 11. Зал был очень внимателен. Продано «до отказа». Впрочем, из 620 мест около ста я разослал здешним выдающимся писателям, артистам, художникам… Сбор на оборону. Я без всякого гонорара.
Репетируют «Мудреца»[1237]. Я только подготовил Глумова — здешний актер Брагин, приятный. Есть еще и дублер: из Нальчика, знакомый МХАТу, особенно Сахновскому, — Ефремов. Кажется, я Вам уж писал о нем. Иногда я заглядывал на репетицию. Крутицкий — Качалов, Мамаев — Тарханов, Мамаева — Шевченко, Глумова — Рыжова, Манефа — Массалитинова, Турусина — Книппер, Голутвин — Васенин (должен бы Яншин?), Городулин — Климов, Курчаев — Миша Немирович, {521} Машенька — Зоя Смирнова, приживалки — Халютина, Рейзен.
Как актеры любят говорить, «ан фрак». Хотя кое-что для оформления придется выдумать.
Группа мхатовцев с Малым театром дает концерты с очень большим успехом. Вот в том же концертном зале, где выступал я. Чистый доход не поступает в их пользу полностью. Платится только по ставкам, остальное в запас. Разумеется, всех «кроет» Василий Иванович[1238], имеющий колоссальный успех.
Здесь танцует Чабукиани, скоро будет танцевать Семенова. Поет Давыдова. В опере участвуют киевские оперные. Я ничего не видал.
Я был на двух спектаклях в театре Руставели — «Киквидзе», грузинский Чапаев[1239], и «Отелло». Хорава Отелло великолепный, лучший из всех наших Отелло.
На днях буду иметь беседу с актерами и режиссерами театра Руставели — с приглашенными из других театров.
Отношение…
15-е. И вот уже 15-е, а к письму
Как только донеслось до нас о «провале генерального наступления на Москву», начались мечты — планы возвращения.
И я тоже… Поставил перед собой вопрос: где я нужен? Если бы сейчас представилась возможность ехать Тбилиси — Ростов — Москва или Ростов — Астрахань — Саратов, — куда мне ехать? И получил ответ: сейчас нигде ты не нужен. В Саратове то, что можно сделать при наличии всех условий, делают и без тебя. Приехал бы и должен был бы смотреть сквозь пальцы на то, что нельзя исправить, — это с одной стороны, а с другой, т. е. [если] готовить что-нибудь новое, претерпевать трудности… Рядом же с театральными трудностями испытывать большие неудобства чисто бытовые. А пользы от меня, от моего присутствия — чуть-чуть.
Москва? Музыкальный театр. Вы знаете, что они там непрерывно играют, делают отличные сборы, выпустили (блестяще) премьеру балета, возобновили «Риголетто» и «Пери-колу», готовят «Суворова»[1240]. Дней пять назад я получил оттуда {522} телеграмму (146 слов!) большого патриотического подъема. Мол, коллектив с воодушевлением встретил постановление правительства, доверившего ему обслуживание столицы и армии на фронтовых условиях. И что театр с честью выполняет задание правительства и понесет знамя искусства… и т. д. Очень хорошо составленная телеграмма. Что это за постановление правительства, я не знаю. Но, видимо, они там настроены очень боево. Подпись — от имени солистов цехком: Тулубьева, Прейс, Орфенов, Коренев, Мельтцер.
А бедный Шлуглейт в Ташкенте в больнице. Там же, в Ташкенте, с семьей Лигская. И ждут выезда театра в Ашхабад. И, очевидно, даже не знают о том, что никакой эвакуации и не будет. При этом некоторые уже в Ашхабаде. Кажется, Големба, Бунчиков, Гольдина.
Мне уж и вовсе нечего делать в Москве.
Впрочем, все это так… размышления перед запертыми дверями…
От Вас из Саратова имею сведения, хотя и последние, но для меня уже не новые. Сюда приехал зам. директора Ермоловской студии и сказал мне, что совсем на днях говорил по телефону с Ник. Павл.[1241] И что у вас спектакли идут в хорошем порядке.
Что же делает Сахновский? Это было бы хорошо, если бы ему удалось воспользоваться передышкой для укрепления здоровья.
Из Москвы сюда телеграммы, даже простые, доходят в один день. Из Ташкента — в два, в три. А из Саратова? Делали ли вы попытки?
585. М. Б. Храпченко[1242]
1941 г.
Дорогой Михаил Борисович!
Случайно получил книгу «Южин-Сумбатов»[1243]. Нашел и в ней несколько мест (очень немного, два-три) ошибочных. То есть ошибочных не в смысле понимания вещей самим Александром Ивановичем, — это его дело, — а фактических. Вспомнил, {523} что в книге о Ермоловой (не Щепкиной-Куперник, а другой) было таковых очень много[1244]. Я даже отправил издательству письмо с указанием ошибок. А что из этого? Книга отлично разошлась, а мое письмо осталось где-нибудь в архиве издательства (в лучшем случае).