Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Нет, не болит, — ответил Иван.
— Я так испугалась, когда ты упал… Решила подождать тебя… А сейчас пойду… Может, лучше тебе бросить этот бокс?
Иван засмеялся. У него хорошо стало на душе от этих искренних слов. Славная она девушка, Саня, немножко чудная, но, может, этим и славная. Он взял Саню за плечи, притянул к себе, взглянул в тёмные, глубокие глаза и ласково сказал:
— Ничего ты, Санька, в жизни не понимаешь. Иди домой.
И отпустил её, даже оттолкнул чуть-чуть, но девушка не обиделась.
Дома, когда он
— Привыкайте, люди! — весело сказал Иван. — Ещё будет у нас всякое: и нам морду будут бить, и мы будем бить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Двухэтажный дом Калиновского военкомата стоял в глубине старого сада. Огромные, ветвистые груши, густые, приземистые яблони простирали свои пышные ветви к самым окнам. Молодые парни 1933 года рождения сошлись в этот сад со всей Калиновки. Они прогуливались под деревьями, ожидая своей очереди на вызов в призывную комиссию.
Несколько человек уже было зачислено в танковые войска. Одного взяли в авиацию. А были и такие, которых никуда не взяли; они стояли тут же, и чувства их были очень сложными. Как будто они в чём-то провинились, к чему-то там придрались доктора или члены комиссии — и нате вам, не взяли!
Было ясно, что по сравнению с прошлым годом отбирают строже, многих не берут.
Из военкомата вышел растерянный, покрасневший Маков, неловко оглянулся и на вопросительный взгляд Ивана ответил:
— Не взяли.
— Почему?
— А я знаю почему? Мал вырос. Тьфу! Говорят: «От вас на заводе больше пользы будет». Я доказываю: «Я здоровый, как буйвол, боксёр». Отвечают: «Видели, знаем». Вот тебе и на!
Он был искренне возмущён. Когда тебя, здорового, почему-то не берут, то это и неприятно, и стыдно, и возмущает. Словно не доверяют тебе дать в руки оружие.
Прошло ещё полчаса. Иван дождался своей очереди, вошёл к первому врачу — тут проверяли зрение. Иван читал буквы на плакате, потом ему показали бумаги, усеянные цветными пятнышками, среди которых выделялись цифры. На трёх плакатах Иван ясно видел цифры, на четвёртом всё сливалось в сумасшедшей путанице жёлтого, розового, голубоватого цветов. Врач записал что-то в карточку, сказал: «Идите дальше». В других кабинетах выслушивали, выстукивали, мяли, а в последнем, где сидела призывная комиссия, пришлось задержаться.
Военком Савченко был старым другом покойного Павла Железняка, воевал с ним вместе, знал хорошо всю семью и теперь с интересом разглядывал Ивана.
«Боже, какой парень вырос! — думал военком. — А давно ли мы с Павлом ездили в больницу, когда Иван на свет появился».
Но для воспоминаний у военкома Савченко времени было явно мало — десятки призывников ещё ждали в саду. Он вздохнул и пододвинул к себе документы Ивана. Один из членов комиссии, майор с медицинскими погонами на
— Жаль отпускать. Смотрите, какой!
Все члены комиссии поглядели на Ивана. Он тоже обеспокоенно глядел на них с высоты своих ста восьмидесяти сантиметров.
— Нет, не жаль, — сказал врач. — Частичный дальтонизм — это может развиться…
— А может и исчезнуть, — перебил военком.
— Да, может, — согласился врач.
Капитан молча ещё раз подчеркнул какое-то место в списке, Савченко кивнул головой.
— Бравый воин был бы из тебя, Иван, — сказал военком, — но всё-таки в армию мы тебя не возьмём.
— Как не возьмёте? — опешил Иван. Он даже мысли такой не допускал.
— А вот так, не возьмём — и всё, — сказал военком. — И ты не горячись, мы таких горячих уже видели. Мы в этом году не всех призывников берём, жёстче отбираем, а у тебя, видишь, какие дела, — военком стал загибать пальцы, — жёлтый от розового и зелёного не отличаешь — раз; целую семью тянешь, тебе по советским законам льгота — два; на заводе работаешь и там здорово нужен — три. Значит, танкиста из тебя не выйдет — четыре. Можешь идти.
— Клим Степанович, я протестую! — крикнул Иван. — Не надо мне никаких льгот. Марина уже выросла, они и без меня обойдутся. На заводе есть кому работать, а жёлтый и зелёный — это чепуха! Я всё вижу!
— Гражданин Железняк! — возмутился доктор. — Вы не имеете права оскорблять комиссию! Медицинское заключение точно.
— Извините, товарищ майор.
— Всё, Железняк, иди! — приказал военком.
— Но я же вижу хорошо!.. Государство… наша армия…
Военком, видя, что парень уже не владеет собой, встал из-за стола, подошёл к Ивану, обнял его за плечи.
— Ты, друг, не горячись, — сказал он мягко, но властно, ведя Железняка к дверям. — Государство у нас большое, и нужно думать о том, чтобы всюду были люди — и в армии, и на заводах, и даже дома, в таких семьях, как ваша, железняцкая. Ясно?
Железняк молчал. Военком подвёл его к двери, открыл, легонько подтолкнул в плечо: «Иди». Иван вышел.
Иван сошёл вниз по лестнице, словно в тумане. Всё, что случилось там, наверху, казалось обидным.
— Что с тобой? — подбежали к другу Торба и Маков. — Не взяли?
— Не взяли! — ответил Иван, тяжело опускаясь на ступеньку.
Торба сиял, улыбающийся, гордый, самоуверенный.
— Это вам, недоростки, урок, — заявил он, — чтобы больше каши ели. Они, как узнали, что у меня девяносто три килограмма чистого веса, чуть в ладоши не захлопали — и в один голос: «Пойдёт товарищ Михаил Торба в морской флот».
И хоть в действительности всё это выглядело чуть иначе и никаких аплодисментов не было, результат был налицо — Михаилу предстояло стать матросом.